— Разве?.. А у парткома другое мнение составилось, Сулейман-абзы. Нам бы хотелось почин Котельниковых распространить на весь завод… Погодите, не торопитесь с выводами, сейчас объясню. — Гаязов достал из ящика стола лист бумаги. — Вот они тут подсчитали, Сулейман-абзы, хотят план тысяча девятьсот пятьдесят четвертого года выполнить за шесть-семь месяцев. Вы скажете — бахвалятся? Нет, Сулейман-абзы, подсчет точный. Вполне реальный. Вам известно, что увеличение плана влечет за собой набор около трех сотен новых рабочих?.. Дело не только в том, что надо найти эту рабочую силу, хотя это тоже не легко. Но ведь новым рабочим надо будет дать станки, выделить рабочее место, что вынудило бы нас немедленно приступить к расширению цехов, если не к постройке новых. И это в условиях зимы. Не говорю уже о средствах, которые потребуются для этого. Сами понимаете, здесь миллионами пахнет. Да и времени сколько уйдет. А если нам удастся распространить почин Котельниковых на весь завод, если весь наш коллектив дружно подхватит его, мы сумеем выполнить план без дополнительного набора рабочих, не расширяя цехов, то есть сэкономим миллионы государственных денег. Вот чем дорог их почин, Уразметыч.
— Да, — протянул Сулейман, почесав затылок. — До этого я не додумался!
— На почин Котельниковых, Сулейман-абзы, надо смотреть с точки зрения государственной. Вот что пишет об этом Владимир Ильич. — Гаязов открыл заложенный закладкой коричневый том Ленина: — «Коммунизм начинается там, где появляется самоотверженная, преодолевающая тяжелый труд, забота
— Да-а! — Сулейман задумался. Стало как-то неудобно за свои ночные размышления. О человеке думал, а о государстве, выходит, забыл.
Положив книгу на край стола, Гаязов продолжал:
— Сейчас мы намечаем поставить перед руководителями цехов следующую задачу: добиться такого положения, чтобы каждому рабочему выдавался на руки его месячный план и квартальный. А с нового года также и годовой по каждому станку.
— Это было бы замечательно! — воскликнул Сулейман. — На что лучше — видеть перспективу. Да… боюсь, не выйдет ничего из этой затеи. Дневное задание и то приносят обычно к концу смены. Мы с ним ознакомиться-то как следует не успеваем.
— В том-то и беда, Сулейман-абзы, что задание стало пустой бумажкой. А надо, чтобы оно стояло в центре внимания. Ну да ничего, наладим, все наладим, Уразметыч.
— Очень уж медленно раскачиваются плановики. Не мешало бы пошуровать хорошенько в плановом отделе.
— И пошуруем. А к вам, Сулейман-абзы, просьба такая. Механический цех — самый крупный участок у нас, решающий. И потому почин Котельниковых должен найти там самую, что называется, горячую поддержку. Надо бы подать пример. И сделать это лучше кому-нибудь из рабочих цеха. В ближайшие дни Котельниковы выступят с призывом. Было бы очень кстати, если бы и вы к ним присоединились. А на собрании подхватили бы всем коллективом.
Сулейман снова задумался. Нелегкую задачу задал ему парторг. Смутившись, он машинально чертил жестким ногтем по столу.
— Вот что, Зариф, — проговорил он наконец, тряхнув головой. — Пусть Котельниковы одни подписывают призыв. Они заслужили это право. А я первым подхвачу их почин.
— Вот и хорошо. Договорились, значит, — сказал Гаязов, сияя своими выпуклыми глазами. — Спасибо, Сулейман-абзы.
— Спасибо после будешь говорить. Сначала надо показать себя на работе.
Выйдя на улицу, Сулейман с удовольствием глотнул холодного воздуха. Ему стало вдруг легко-легко. Словно чья-то невидимая рука сняла с души мучившее его все последние дни чувство неудовлетворенности, недовольства собой. Для него стало ясно, чем он должен заниматься сегодня, завтра, послезавтра. Пришло то, чего ему так недоставало все это время, — пришло вдохновение.
Домой Сулейман возвращался чуть не бегом. Со свойственной ему неуемной энергией он тут же собрал «экстренное домашнее совещание» — призвал сноху, сына, коротко передал им свой разговор с парторгом. Глаза его горели, лицо светилось, движения были порывисты.