Огонь Менестреля

Джулиана Фолл села за рояль, публика затихла, и она начала играть. Сэм Райдер ни на миг не отрывал от нее взгляда. Он следил за тем, как ее длинные пальцы бегали по клавишам, как вслед за движением музыки менялось ее выразительное лицо, как она с грациозной экспрессией извлекала из инструмента невероятные звуки. Ее отрешенность казалась абсолютной. Она играла так, словно рядом никого не было, — только она и оркестр. В ее игре были необузданность и безрассудство, неожиданные для Райдера. Она будто все время балансировала на пределе возможного, готовая вот-вот сорваться и сделать ошибку, которая смутит или ужаснет слушателей.

Интересно, а что, если бы ее энергия и мощь были направлены на него? Если бы эту необузданность — да в постель? Райдер почувствовал возбуждение и сменил положение, чтобы Штайн не заметила, как напрягся его член, и только потом обнаружил, что неосознанно покусывает костяшки пальцев. Он убрал руку ото рта, и тут же его пальцы сжались в кулак. Он спрятал его за борт пиджака.

Концерт закончился, люди вокруг него встали с мест и восторженно захлопали, и только тогда он очнулся и вспомнил, где он и что должен делать. Неуверенно, держась за спинку переднего кресла, он поднялся со своего места.

Хендрику де Гиру показалось, что концерт длится вечность, и он вздохнул с облегчением, когда все закончилось. Он не умел долго сидеть на одном месте — не то что американские сенаторы, затеявшие с ним свои игры. Голландец заметил реакцию Сэма Райдера на Джулиану Фолл, и это его немало позабавило. Девушка была привлекательна, но в ней чувствовалось что-то отстраненное и недосягаемое. Несмотря на дурацкую причуду красить волосы в розовый цвет и одеваться в странные наряды, совсем непохожие на ее сегодняшнее платье. Хендрик вдруг поймал себя на желании защитить ее. Ему не хотелось, чтобы такой человек, как Сэм Райдер, приближался к этой непредсказуемой молодой женщине — дочери Катарины.

Внутри сработал сигнал тревоги, и Хендрик напомнил себе, что он человек практический. Он никогда не позволял себе руководствоваться сантиментами и ошибаться, но, разумеется, понимал, как чувства могут двигать другими и заставлять их совершать ошибки.

Он вновь оглядел зал, и взгляд опять остановился на Рахель Штайн. Он знал, — нельзя позволить, чтобы воспоминания сейчас помешали ему трезво оценить Рахель и ситуацию в целом. Но он никогда не предполагал, что ему еще раз доведется увидеть ее. Он долго учился не вспоминать ее имя — даже в ночных кошмарах. Его подсознание трепетало от воспоминаний о ней, о ее семье, ему не давали покоя мысли о том, до чего он, со всеми своими добрыми намерениями, довел их. Но, как ни крути, она была здесь — такая маленькая, уверенная в своей правоте, и такая старая. Он вспомнил, какой очаровательной крошкой она была когда-то. Ему нравилось смотреть, как загорались ее темные глаза, когда он дарил ей подарки. Теперь она ненавидит его. В ее сердце нет места прощению. Она считает себя единственной, кому пришлось страдать. Какое высокомерие, подумал Хендрик.

Вновь увидев ее, он едва не потерял самообладание. Что все это значит? Если сенатор Райдер пригласил Рахель Штайн в Линкольн-центр, значит, у него были причины, но он пригласил и Хендрика. Голландец не стал суетиться, а решил подождать и выяснить, что к чему. У него были на сей счет свои соображения, но он хотел знать наверняка.

Он не присоединился к бурной овации. Райдер пришел бы в бешенство, если бы Хендрик обнаружил себя, но это его мало беспокоило. Он направился из зала, быстро поднимаясь по проходу и глядя только вперед. Катарина сегодня должна быть здесь. Если она и увидит его, не выдаст. Подумав о ней, Хендрик почти явственно ощутил ее ужас и ненависть. Его дыхание участилось, в боку кольнула острая боль, но он не убавил шага.

Ты должна мне верить, моя Катарина.

Но этого, конечно, не будет никогда.

Все существо Райдера откликнулось на Джулиану Фолл. Такого у него не было ни с одной из женщин. Но, поймав на себе взгляд Рахель Штайн, он попытался скрыть свои чувства.

— Джулиана — пианистка от Бога, — спокойно заметила старуха.

— Да, она удивительна. — Райдер кашлянул, тщетно стараясь вернуть себе уверенность и надеясь, что эта невозможная женщина не заметит его волнения. — Удивительно талантлива.

Джулиана Фолл, стоя на сцене, раскланивалась — сначала одна, потом с дирижером, затем с оркестром. Ее улыбка была ослепительной, блестящие волосы хлынули вниз, когда она поклонилась в последний раз. Райдер почти чувствовал их мягкость на своих пальцах.

— Сенатор Райдер, вы должны кое-что понять, — заговорила Рахель.

— Пожалуйста, не сейчас. Чуть позже.

Она пропустила его слова мимо ушей.

— Хендрик де Гир — тот человек, который уничтожит и Джулиану, если ему понадобится спасти себя.

— Что?! — Райдер резко повернулся к ней.

— Вы слышали меня, — тихо сказала она.