Огонь Менестреля

— После войны, когда Джоханнес вернулся из лагеря, я отдала алмаз ему. Он был его хранителем, и только он мог распорядиться камнем. Я умоляла его выбросить алмаз в море, но теперь знаю, что он не послушался. За столько лет я ни разу не задумалась о том, что ты можешь иметь хоть какое-то отношение к Камню Менестреля. Я думала, что традиция умрет вместе с Джоханнесом. Но, видимо, наша семья слишком серьезно относится к традициям. Ты — последняя из рода Пеперкэмпов, и я уверена, что Джоханнес счел своей обязанностью передать алмаз тебе. Ведь так? Он, наверное, сделал это во время твоего концерта в Дельфшейвене?

Джулиана кивнула.

— Он просил не говорить тебе.

Катарина, все еще плача, улыбнулась.

— Да, и я понимаю почему. Но это его право, и я не оспариваю его. Должно быть, он подумал, что Хендрика нет в живых, раз он за все эти годы не пришел за Менестрелем. А кроме Хендрика кто еще мог знать о камне? Только мы. Джулиана! Перед смертью Хендрик сказал тебе, что…

— Мама, прошу тебя, не надо ничего объяснять. Это не мое дело. Я понимаю, что ты не обязана рассказывать мне все о своем прошлом.

— Но я хочу поделиться с тобой. Хендрик был моей первой любовью. Я обожала его и восхищалась им. Он был воплощением всех тех качеств, которыми должен обладать мужчина. А когда он предал нас… я думала, что никого не полюблю больше. Потом я познакомилась с твоим отцом, Он приехал в Нидерланды, закончив учебу. Он был совсем не похож на Хендрика, и мне было очень хорошо с ним. — Она смущенно пожала плечами, не зная, как лучше рассказать об этом дочери. — Когда я познакомилась с ним, я опять научилась смеяться.

И тут в дверях показалась высокая фигура Адриана Фолла. Его выдержка оказалась такой же внушительной, как и его рост; два дня он отбивался от репортеров, взявших их дом в осаду. Он сказал жене и дочери — да, он прощает их, но они должны пообещать, что никогда — никогда больше! — ему не придется так тревожиться за их жизни. Пока они воевали с Блохом во Флориде, он поднял на ноги всю нью-йоркскую полицию и требовал, чтобы все немедленно отправились на розыски его жены и дочери.

— Звонила Вильгельмина, — сказал он. — Она просила передать, что скоро будет у нас с ужином.

— Что? — рассмеялась Катарина. — Но она же отвратительно готовит.

Адриан, улыбаясь, смотрел на жену, и мелкие морщинки лучились вокруг его глаз.

— Думаю, что сейчас, когда ты в таком состоянии, она справится с этим лучше. Вилли нашла лавку, где продаются копченые угри, так что теперь она в полном восторге. Если вы не возражаете, я все-таки схожу, перекушу где-нибудь.

Катарина заверила его, что Вильгельмина не обидится, и он ушел. Джулиана повернулась к матери.

— Он знает…

— Нет, — сказала Катарина, — так же, как и тебе, я не рассказывала ему ни о чем. Джулиана, а ты не хочешь поговорить о Мэтью Старке?

— Не сейчас, — ответила Джулиана. Мэтью… Сколько раз ее рука тянулась к телефонной трубке? Она никогда не забудет, как он взял ее на руки и поцеловал, а потом, опустив на землю, развернулся и врезал Сэму Райдеру прямо в челюсть, и как раз в этот момент прибыло ФБР и еще Бог знает кто. Они чуть не арестовали Старка! Сейчас он в Вашингтоне. Джулиана улыбнулась матери. — Но, может, тебе будет интересно узнать о Д. Д. Пеппер?

Вильгельмина пересадила четыре бегонии в тщательно вычищенные горшки и поставила их на подоконник в гостиной. В Дельфшейвене стояла прекрасная погода, светило солнце, и Вилли была вполне довольна жизнью. Позавчера она вернулась домой, а завтра утром отправляется в Антверпен, чтобы уладить дела брата. Ей очень не хватает его. Они редко встречались в последние годы, но она всегда помнила, что у нее в Бельгии есть брат — со своими алмазами и воспоминаниями об их общем прошлом. И вот его не стало.

Свой последний вечер в Нью-Йорке она провела с Джулианой. Они поужинали вместе с Катариной и Адрианом, выслушали ее рассказ о Д. Д. Пеппер, который Вильгельмине показался достаточно убедительным. Видимо, племянница нуждается в этой особе. По крайней мере, эта Д. Д. объяснила Вильгельмине присутствие старых нарядов в гардеробе Джулианы.

Джулиана явилась к Вильгельмине глубокой ночью, уже перед рассветом, и, присев на край кровати, разбудила ее.

— Скажите, вы с Хендриком любили друг друга? — не делая никаких вступлений, спросила она.

— Ну, ты и нахалка, — сказала Вильгельмина.

— Сначала он любил вас, а потом, когда моя мама начала взрослеть, влюбился в нее. Ведь он говорил об этом, да?

— Ложись спать.

— Мне не спится. — Она вздохнула. Даже в темноте было видно, как сияют ее глаза. — Мне хочется играть на рояле.

— В три часа ночи?

Джулиана кивнула.

— Ну что ж, подай мне халат. Мы сыграем в четыре руки.

— Вы играете на фортепиано?