— Да нет. Тебя ждет публика, ангел мой. Люди вырывают друг у друга газеты. Красавица-пианистка спасает мать и тетушку-голландку из когтей убийц. — Он засмеялся. — Мне нравится. Это будоражит воображение. Теперь ты заведешь их так, что они будут приходить снова и снова.
Заведешь их. Джулиана улыбнулась. Поклонники Д. Д. Пеппер, оказывается, не так уж сильно отличаются от ее публики.
— И кем я должна быть сегодня?
— Самой собой, детка. Только ею ты и можешь быть.
Она нанесла на волосы зеленый гель, надела белое платье из прозрачного шифона пошива 1919 года, длинную, до пят, шубу из белой норки, белую шляпу, белые ботинки, белые перчатки и вызвала такси. Лэн встретил ее у дверей клуба.
— Ого, — произнес он, ухмыльнувшись.
— В Симфоническом зале Бостона я бы не появилась в таком виде, но здесь, по-моему, это то, что нужно. Конечно, в джазе я новичок, и мне еще многому предстоит научиться, — сказала она, — но все-таки я надеюсь вскоре выпустить диск со своими любимыми, — она усмехнулась, — мотивчиками.
— Ты что, так и будешь разрываться между концертами и клубом?
Она кивнула.
— Теперь я буду давать меньше концертов. Ни к чему устраивать по сотне концертов в год, но я не хочу отказываться от них совсем, Лэн.
Он не мог скрыть своего облегчения.
— Отлично, детка. Я ведь тоже не собираюсь отказываться от Д. Д. Пеппер. Она забавная, взбалмошная — и чертовски талантливая. И мне бы хотелось, чтобы она была рядом, если, конечно, она не против.
— Она не против.
— А что скажет Шаджи?
— Тут уж не ему решать, и он это знает. Шаджи, конечно, не понимает меня и никогда не полюбит джаз, но он меня не бросит.
— Ну что ж, значит, все нормально? И тебе не хочется, чтобы маэстро понял тебя?
— Нет, не хочется, — сказала она. — Все нормально, Лэн.
Она отыграла первую часть вечера и прошла в бар, чтобы выпить бокал минеральной воды. Лэн сказал, что она-таки завела публику. Она огляделась и только сейчас услышала аплодисменты, радостное гиканье, одобрительные возгласы, только теперь заметила, что стоит босиком. Она позволила себе забыться так, как никогда не позволяла, выступая в Карнеги-холл.
Лэн кивком головы показал ей на дальний конец бара.
— К тебе пришли.
Джулиана, потягивая воду, обернулась и застыла. Мэтью Старк.
— Только скажи, и я выкину его.
— Нет, я справлюсь сама.
Лэн хмыкнул.
— Думаю, крошка, справишься. Конечно, справишься.
Она, легко ступая по полу босыми ногами, подошла к нему и облокотилась о стойку. Она почувствовала, как пот струйкой стекает меж грудей, — словно это Мэт опять ласкал ее кончиками пальцев.
— Привет, Милашка, — проговорил он, и легкая, еле заметная усмешка пробежала по его губам. Темные глаза, не отрываясь, смотрели на нее. — У тебя красивые волосы. Прямо под цвет глаз, да? Смотри только, чтобы кто-нибудь не увязался за тобой и не навешал на уши сладкой ваты.
— Мэтью. — Она сама услышала надежду и призыв, прозвеневшие в ее голосе. Услышал ли он? Поймет ли, как она нуждается в нем? Она не видела его всего четыре дня, но они показались ей вечностью. Та ночь в Вермонте изменила все. Узнав его, она уже не может жить, как жила прежде. — Я думала, ты работаешь над статьей.
— Фелди опубликует сухие факты. Их вполне достаточно. О Камне Менестреля там ничего не будет. — Мэтью улыбнулся. Он молча разглядывал ее; ему нравилось, как она держит себя в руках, как щурится, нравилось смотреть на эту женщину — великолепную, зеленоволосую. Другой он никогда не захочет. — Так что налог на алмаз тебе платить не придется. Что ты собираешься делать с камнем? Или ты не скажешь мне об этом?
Она пожала плечами.
— Думаю, он должен вернуться обратно в древнюю легенду.
— То есть, ты по-прежнему будешь хранить под ним рецепты своих джемов? Скажи-ка мне, Д. Д., она же Джулиана, какие у тебя планы на рождественские каникулы?
— Наконец-то выберусь в Вермонт.
Она говорила правду, хотя и рассчитывала, что поедет туда не одна. Она не знала, как ей пригласить Мэтью, и уже перебрала все возможные предлоги. Даже подумывала, не заставить ли его улаживать с Шаджи вопрос об автомобиле. «Ты потеряла мою машину! — бушевал Шаджи. — Это все твой джаз! Ты ходишь, словно пьяная! Верни мне машину!» Но сейчас он, положившись на ее слово, уехал отдохнуть в Калифорнию, где у него был дом, Абрахам Штайн должен с нарочным отправить бандероль в Вермонт. Камень Менестреля вернется на свое место, и она опять будет хранить под ним рецепты. Она обдумала несколько возможных вариантов. Передать его в музей, выбросить в океан, отдать матери, или тетке, или Абрахаму Штайну. Но в конце концов решила оставить у себя. Только Пеперкэмпы знают о его существовании… И Мэтью.
Она должна продолжить четырехвековую традицию.