Огонь Менестреля

И тут же неожиданно наткнулась на железную решетку и рухнула на кровать. Раздался страшный скрип старых пружин, и ее подбросило. Сначала она вся обмерла. Потом ее кинуло в жар, в висках больно пульсировала кровь. Она вдохнула — очень медленно — так словно не была уверена, надо ли делать это.

Из полумрака проступил темный мужской силуэт.

— Самое время пробраться в комнату к мужчине, — произнес Мэтью.

Она приподнялась и оперлась о кровать локтями.

— Я думала, ты не спишь.

— Я и не спал.

— Ты думаешь, какого черта я явилась сюда?

— Это ты меня спрашиваешь?

Ее глаза постепенно привыкали к темноте, и она вдруг поняла, что он стоит перед ней во всей своей красе. Совершенно голый. И как же это было здорово.

— Я не ожидала… — пробормотала она. — Никак не думала, что ты…

— Не ожидала увидеть мои причиндалы? — язвительно спросил он, даже не думая прикрываться.

Сама она была в длинной, до пят, фланелевой ночной сорочке.

— Ну, вообще-то, мог бы и накинуть что-нибудь.

— Я никак не предполагал, что окажусь в такой приятной компании.

— Наверное, я получила по заслугам.

— Наверное, да.

— Мэтью, я… — Она замялась. — Я не могу разговаривать с тобой, когда ты в таком виде. Тебе не холодно?

Он ухмыльнулся.

— Я окоченел.

Второй этаж не отапливался, и здесь было значительно холоднее, чем внизу. Она и сама замерзла, несмотря на фланелевую рубашку. Но Мэтью не стал одеваться; откинув одеяла, он забрался на кровать. Он вытянулся, и ей пришлось сдвинуться и сесть, но все равно его ноги касались ее — она чувствовала их спиной сквозь стеганые одеяла.

— Что? Что-то не так? — спросил он, заметив ее озадаченный взгляд.

— Я думала, мы спустимся вниз. Я могла бы приготовить какао. Кажется, там есть немного растворимого какао.

— О-о, только не это! А нет ли у тебя бренди?

Она помотала головой.

— Здесь нет спиртного. Я не привыкла выпивать одна.

— Какой скверный обычай. Нет, ради растворимого какао я не стану натягивать штаны и тащиться через этот морозильник. Ты это называла домом? У тебя-то, наверное, хорошая, теплая спальня?

— Она, конечно, получше этой.

— Спасибо, что не положила меня на сеновале. — Он сел, подложив подушки под спину. Лунный свет падал на его грудь. Она заметила его мышцы, шрамы.

— Все-таки, чего ты хочешь? — спросил он.

Джулиана забралась на кровать, скрестила ноги, натянула на них ночную рубашку и откинулась на спинку кровати, чувствуя холод металлической решетки.

Мэтью засмеялся.

— Может, заберешься ко мне под одеяло?

— Нет, благодарю.

— Ну что ж, мерзни.

— Я хочу рассказать тебе о Камне Менестреля.

Он перестал смеяться.

— Ну, давай, — серьезно проговорил он.

Она дрожала от холода, но понимала, что если заберется к нему под одеяло, то так и останется там.

— Я даже не знаю, как говорить о нем. Мне всегда было удобнее относиться к нему как к обыкновенной каменюке, а не как к Менестрелю. Мне его дал дядя Джоханнес семь лет назад в Роттердаме. Я никогда не воспринимала старика всерьез. Честно говоря, я думала, что он немного не в себе. И не придала значения его словам, потому что так мне было проще.

— Где камень сейчас?

Она передернула плечами.

— Я использую его как пресс-папье.

— Н-да.

— Под ним лежат рецепты всяких вареньев.

— Что ж, а почему бы и нет? В конце концов, это всего лишь самый крупный алмаз в мире.

— Если бы ты видел тогда дядю Джоханнеса, то, наверное, поступил бы так же.

— Я не варю варенье.

Она пропустила его замечание мимо ушей и рассказала обо всем, что произошло тогда в маленькой церкви Дельфшейвена, когда дядя вручил ей мятый бумажный пакет, в котором оказался завернутый в выцветший бархат камень.

Когда она закончила, Мэтью спросил:

— А как Менестрель оказался в вашей семье?

— Если верить легенде, то вот как. Пеперкэмпы помогали евреям, бежавшим в Амстердам сначала из Лиссабона, а потом из Антверпена. В то время эти города были столицами алмазного дела. Пеперкэмпы помогли беженцам обосноваться в Амстердаме, и те вновь начали торговлю алмазами и бриллиантами. Мои предки всегда выступали за национальную терпимость и религиозную свободу.

— Сами они тоже занимались алмазами?

— Нет, они были обычными торговцами. В Нидерландах тогда было очень неспокойно. Сто лет шла война с испанцами. Она началась сразу после коронации Филиппа Второго в 1556 году. Он был ярым противником протестантства и издал ряд жестоких указов, чем вызвал мятежи в северных провинциях. Восстания вспыхивали одно за другим, обе стороны не знали милосердия — и так продолжалось до самой смерти Филиппа, до тех пор, пока не была разбита Испанская Армада. И тогда наконец, примерно к 1609 году, испанцы убрались из Нидерландов. Пеперкэмпы к тому времени уже прославились тем, что защищали — как мы теперь это называем — права человека. Но они здорово поплатилась за свои взгляды, которые не нравились ни испанцам, ни протестантским экстремистам, и несколько человек из нашей семьи были замучены и казнены.