Огнем и мечом

— Кушайте же, барышня, — сказал он, — пословица говорит "Когда в животе пусто, то в голове горох да капуста". Мы уже и так сплоховали; оказалось, что лучше было бы бежать в Лубны, но делать нечего! Князь, верно, двинется с войском к Днепру, на помощь гетманам. Да, дожили мы до страшных времен, нет ничего хуже, как внутренняя война; теперь не будет угла мирному человеку. Лучше бы мне было сделаться ксендзом, у меня было к Этому призвание: ведь я человек спокойный, смирный, но судьба решила иначе. Бог мой, я теперь был бы каноником в Кракове и распевал бы себе молитвы, а голос у меня чудный. Но что делать? В молодости нравились мне женщины; я был такой красавец, что, как взглянула какую, так она и задрожит, как от удара молнии. О, если бы мне отнять лет двадцать, тогда я показал бы Скшетускому! Славный из вас казачок… Неудивительно, что молодые ухаживают за вами и разбивают из-за вас друг другу головы. Скшетуский ведь тоже порядочный забияка. Я сам видел, как его задел Чаплинский; он, правда, был немножко под хмельком, но так схватил его за голову да, с позволения сказать, за штаны, что у него все кости развинтились. Старый Зацвилиховский говорил мне про вашего жениха, что он знатный рыцарь и любимец князя; впрочем, я и сам видел, что он герой и опытный солдат… Однако становится жарко; и как мне ни мила ваша компания, я желал бы все-таки быть в Золотоношах. Придется нам днем сидеть в траве, а ночью ехать. Не знаю только, вынесете ли вы такие невзгоды?

— Ничего, я здорова, вынесу все, могу ехать хоть сейчас.

— Не фантазия ли это? Лошади уж отдохнули, и я сейчас оседлаю их, чтобы на всякий случай быть наготове. Я не успокоюсь, пока не увижу каганлыкских зарослей и очеретов. Если бы мы не съезжали с дороги, то около Чигорина нашли бы реку, а отсюда до нее не меньше десяти верст. Когда приедем к ней, переправимся на другой берег. Признаюсь, что мне хочется спать. Вчерашнюю ночь проколобродил в Чигирине, днем черт меня понес с казаком в Разлоги. Я так хочу спать, что потерял всякую охоту к разговору, хотя молчание и не в моей натуре; да и философы говорят, что кот должен быть ловкий, а мужчина разговорчивый, но теперь у меня обленился язык. Извините, если я немножко вздремну.

— Не стесняйтесь, — сказала Елена.

Заглоба напрасно обвинял свой язык в лености; он без умолку молол им до самого рассвета, хотя ему действительно хотелось спать.

Когда они сели на лошадей, он сначала дремал, качаясь в седле, а вскоре крепко уснул; его усыпили усталость и шелест травы, рассекаемой конскими грудями. Елена отдалась своим думам, которые кружились в ее голове, как стаи птиц. События следовали так быстро одно за другим, что девушка не могла дать себе отчета, что с нею случилось. Нападения, ужасающие сцены убийств, страх, неожиданное спасение и бегство — все это произошло как буря, в одну ночь. Притом случилось столько непонятного! Кто был ее спаситель? Правда, он сказал ей свое имя, но ведь имя ничего не объясняет. Как он попал в Разлоги? Он сам говорил, что приехал с Богуном, значит, был его знакомым или приятелем. В таком случае зачем он спасал ее, подвергаясь большой опасности и мести атамана? Чтобы понять это, нужно было хорошо знать Заглобу, его неспокойную голову и доброе сердце. Елена же знала его всего только шесть часов. И вот этот незнакомый человек с отвратительным лицом пьяницы является ее спасителем. Если бы она его встретила три дня тому назад, то он возбудил бы в ней отвращение и недоверие, а теперь она смотрит на него как на ангела, бежит с ним в Золотоноши или в другое место — сама не знает куда. Какая судьба! Вчера она спала под родной кровлей, а сегодня — в степи, на лошади, в мужском платье, без угла и пристанища. За нею остался атаман, покушавшийся на ее честь, на ее любовь, а перед нею — пожар народного восстания, братоубийственная война со всеми ее случайностями, тревогами и ужасами. Но возлагала ли она всю свою надежду только на этого человека? Нет, еще на кого-то, более сильного, чем эти бунтовщики, чем война, резня и огонь. И девушка подняла глаза к небу.

— Великий, милосердный Боже! Спаси сироту, несчастную, бесприютную девушку! Да будет воля Твоя и совершится милосердие Твое надо мною!

Но это милосердие уже совершилось, так как она вырвана из злодейских рук и чудесно спасена. Конечно, опасность еще не миновала, но избавление может быть недалеко. Кто знает, где ее избранный? Он должен был вернуться из Сечи и, может быть, теперь где-нибудь в этой же степи. Он будет искать и отыщет ее, и тогда радость заменит слезы, веселье — печаль, и навсегда минуют опасности и тревоги… настанет спокойствие и отрада. Мужественное сердце девушки наполнилось надеждой; ветер, колебля траву, навевал ей сладкие мысли, что она не сирота, если у нее есть Всемогущий Защитник и другой, которого она знает и любит и который не оставит ее. А этот человек сильнее и могущественнее того, который угрожал ей теперь.