Огнем и мечом

— Это хорошо путешествовать так, по-мужицки, вам, в двадцать лет, а не мне, при моем телосложении. Да здесь даже и мужик раздобудет себе клячу, только одни собаки ходят пешком. Это просто беда! А все-таки пойдем, может, как-нибудь доберемся до Золотонош, но когда — не знаю. Бежать неприятно даже на лошади, а пешком и совсем скверно. Хуже не могло бы уж ничего случиться. Придется седла оставить, а припасы тащить на спине.

— Я не позволю тащить все вам одному, и я буду нести что нужно.

Заглоба, видя готовность девушки помочь ему, смягчился.

— Я был бы турком или басурманом, если бы позволил; эти белые ручки и стройные плечики созданы не для того, чтобы таскать тяжести, я справлюсь и один, будем только часто отдыхать; я слишком был умерен в еде и питье, и теперь у меня развилась одышка. Мы возьмем чепраки и немного провианта; впрочем, немного его и остается, так как нам надо еще хорошо подкрепиться.

Они начали закусывать, и Заглоба совсем забыл о своей хваленой воздержанности. К полудню они пришли к броду, через который, очевидно, ещё ездили, так как по обоим берегам виднелись следы колес и копыт.

— Может быть, это дорога в Золотонощу, — сказала Елена.

— Да не у кого спросить!

Но едва только Заглоба окончил, как послышался чей-то голос.

— Подождите-ка, надо спрятаться, — шепнул Заглоба Елене. Голос приближался.

— Вы видите что-нибудь? — спросила Елена.

— Да, вижу.

— Кто это?

— Слепой дед с кобзой. Его ведет мальчик. Они теперь как раз снимают сапоги и сейчас перейдут через речку к нам.

Плеск воды доказывал, что они действительно переходят. Заглоба с Еленой вышли из засады.

— Слава Богу! — громко сказал шляхтич.

— Во веки веков! — ответил старик. — А кто вы?

— Христиане! Не бойся, дедушка.

— Пошли вам святой Николай здоровья и счастья.

— Откуда идешь, дедушка?

— Из Броварков.

— А эта дорога куда ведет?

— На хутор пане, в деревню.

— Можно ли по ней дойти до Золотоноши?

— Можно, пане.

— Давно вы вышли из Броварков?

— Вчера утром.

— А в Разлогах были?

— Были. Но говорят, что туда пришли лыцари и что там была битва.

— Кто же это говорил?

— В Броварках говорили. Туда приехал один из княжеских слуг, и чего только он не рассказывал, просто страх.

— А вы его не видали?

— Я, пане, никого не вижу — я слепой.

— А этот подросток?

— Он видел, но он немой, я один только понимаю его.

— Далеко отсюда до Разлог? Мы идем туда.

— Ой, далеко.

— Так вы говорите, что были в Разлогах?

— Да, были.

— Да! — сказал Заглоба и схватил вдруг за шиворот мальчика. — А, воры, мошенники, бродяги вы ходите на разведки, мужиков к бунту подговариваете. Эй! Федор, Алешка, Максим, — взять их, раздеть и утопить или повесить. Бей их, это бунтовщики, соглядатаи, бей их, убивай.

И Заглоба начал дергать мальчика, трясти его и кричать все громче и громче. Дед бросился на колени, умоляя о пощаде. Мальчик издавал пронзительные крики, свойственные немым, а Елена с удивлением смотрела на эту сцену.

— Что вы делаете? — спросила она, не веря своим глазам.

Но Заглоба кричал, проклинал, призывал на них весь ад, все несчастия и бедствия и грозил всеми муками и смертями. Княжна решила, что он сошел сума.

— Уходите! — крикнул он ей. — Вам не годится смотреть на это, что здесь произойдет. Уходите, говорю!

Вдруг он крикнул деду:

— Снимай одежду, а не то я тебя разрублю на куски! — и, повалив мальчугана, собственноручно начал снимать с него одежду. Испуганный старик сбросил поспешно теорбан, мешок и свитку.

— Снимай все, чтоб ты пропал! — кричал Заглоба.

Дед стал снимать рубаху. Княжна, поняв, в чем дело, поспешно отошла в сторону, слыша за собой только брань Заглобы. Отойдя довольно далеко, она остановилась, не зная что делать; увидев поваленное ветром дерево, села на него и стала ждать. До ее слуха доходили крики немого, стоны деда и проклятия Заглобы. Наконец все умолкло, и слышалось только чириканье птиц и шелест листьев; вслед за тем раздались тяжелые шаги и человеческое дыхание. Это был Заглоба. Он нес на плече одежду, отнятую у деда и его вожака, а в руках две пары сапог и теорбан. Подойдя к Елене, он усмехнулся, подмигнув своим здоровым глазом. Он, видно, был в отличном расположении духа.

— Ни один глашатай не накричит столько, сколько накричал я. Даже охрип! Зато я достал то, что хотел, и выпустил их голыми, как мать родила. Если султан не сделает меня за это пашей или валахским господарем, то он неблагодарный; ведь я прибавил ему еще двух святых. Но каковы бездельники! Просили оставить им хоть рубашки, но я им сказал, что они должны быть благодарны, что я их отпускаю живыми. Посмотрите-ка, все новое: и свиты, и сапоги, и рубахи. Какой же должен быть порядок в Польше, когда даже хамы так нарядно одеваются? Верно, они были на храмовом празднике в Броварках, где собрали денег и купили все новое. Ни один шляхтич ни приобретет столько, сколько выпросит дед. Я брошу теперь рыцарское ремесло, а начну обирать дедов; вижу, что этим путем можно скорей разбогатеть.

— Но зачем вы сделали все это? — спросила Елена.