Огнем и мечом

— Если бы я не надеялся быть убитым в бою, то, наверное, сошел бы с ума. Вы говорите, что это конец света, и я тоже думаю, что он скоро наступит, так как все рушится, зло торжествует над добром и антихрист уже ходит по свету. Вы еще не видели того, что случилось, и не можете даже слышать рассказа, так что же должен чувствовать я, который собственными глазами видел позор и поражение? Бог послал нам счастливое начало в этой войне. Князь забыл все и даже помирился с князем Домиником. Мы все радовались этому согласию, и сам Бог благословлял его. Князь одержал новую победу под Константиновой и взял самый город, который неприятель очистил после первого же штурма Потом мы двинулись к Пипавицам, хотя князь не советовал идти туда. Но уже на пути принялись строить против него козни и разные махинации. Его не слушали на советах, не обращали внимания на то, что он говорил, а главное, старались разделить нашу дивизию, чтобы она не была целиком в его руках Если бы он противился, то все несчастья и вину свалили бы на него; поэтому он молчал и терпеливо сносил все По приказу главнокомандующего, легкая кавалерия вместе с пушками Вурцля и оберштером Махницким осталась в Константинове; 6 т него отделили также полки Осинского и Корицкого, так что при нем остались гусары Зацвилиховского, два, полка драгун да я с частью моего полка Всего не более двух тысяч человек Тогда-то и начали помыкать им; я сам слышал, как говорили приверженцы князя Доминика: "Теперь уж не скажут после победы, что она — дело рук Вишневецкого". И они громко говорили, что если бы князь действительно пользовался такой славой, то на выборах его кандидат, королевич Карл, получил бы преимущество, а между тем все хотят Казимира. Они так заразили этими предубеждениями все войска, что там начали образовываться кружки, затем стали высылать делегатов, точно на сейме, одним словом, там думали обо всем, кроме войны, как будто неприятель был уже поражен. И если б я стал вам рассказывать о тех пирах, о той роскоши, которая царила там, то вы не поверили бы. Воины Пирра были ничто в сравнении с этими воинами, покрытыми золотом, драгоценностями и страусовыми перьями. А за нами шло двести тысяч слуг и тьма повозок; кони падали под тяжестью шелковых тканей и ковров, возы ломались под тяжестью вин. Можно было подумать, что мы идем завоевывать весь свет. Шляхта по целым дням и ночам хлопала бичами. "Вот чем, — говорила она, — успокоим мы хамов, не обнажая даже сабель". Мы же, старые воины, привыкли драться, а не болтать, и при одном только виде этой неслыханной роскоши мы уже чуяли что-то недоброе. Потом начались споры из-за воеводы Киселя: одни говорили, что он изменник, другие — что он почтенный сенатор. В пьяном виде дрались и саблями. Обозных стражников не было. Никто не следил за порядком, никто не предводительствовал: каждый делал, что хотел, шел — куда ему хотелось, останавливался там, где ему вздумалось; челядь поднимала споры. Боже милосердный! Это был праздник, а не война, праздник, на котором была пропита, съедена и протанцована честь Республики, вся, без остатка!

— Еще мы живы! — воскликнул Володыевский.

— И Бог есть на небе! — прибавил Скшетуский.

Наступило молчание, потом Вершул снова заговорил:

— Мы все погибнем, разве только Бог сотворит чудо, перестанет карать нас за наши грехи и окажет нам незаслуженное нами милосердие. Иногда я сам не верю тому, что видел собственными глазами, и мне кажется, что это какой-то кошмар.

— Говорите же дальше, — прервал Заглоба, — вы пришли в Пилавицы, и что же?

— И стали там. О чем там советывались региментарии, не знаю; за все это они ответят на Страшном суде, потому что ударь они сразу на Хмельницкого, то разбили бы его, как Бог свят, несмотря на весь беспорядок, неумелость, раздоры и отсутствие вождя. Там уж началась паника между чернью и толковали о том, как бы выдать Хмельницкого, да и он сам задумывал бегство. Князь ездил от палатки к палатке, просил, умолял, грозил; "Ударим, пока не подошли татары, ударим". Он рвал на себе волосы, а те только смотрели друг на друга и — ничего, ничего! Только пили да рядили. Пришли слухи, что идут татары, хан с двухсоттысячной конницей, а они все советовались. Князь заперся в своей палатке, так как на него решительно не обращали внимания. В войске начали говорить, что канцлер запретил князю начинать битву и что начаты переговоры. Начался еще больший беспорядок Наконец пришли татары; но в первый день Бог помог нам: с ними имели стычку князь, Осинский и Лащ; они прогнали орду с поля, значительно истребив ее, а затем…

И голос Вершула замер в груди.

— А потом? — спросил Заглоба.