Офицер и шпион

И он считается моим подчиненным! Письмо датировано понедельником, 31 мая, – неделю назад. Я смотрю на почтовую марку – штемпель от четверга, 3 июня. Я сразу же представляю, как это было: Анри написал письмо, перед отправкой переслал его через дорогу Гонзу на одобрение. Так что его неуклюжие угрозы подкреплены мощью Генерального штаба. Несмотря на африканскую жару, я на миг ощущаю холодок на коже. Но потом тревога медленно уходит, а вместо нее внутри меня начинает расти громадная злость. «С уважением, ваш»? Злость моя достигает таких размеров, что я с трудом заставляю себя не кричать и не пинать ногами мебель. Засовываю письма в карман брюк, надеваю фуражку и с такой яростью иду к двери, что ощущаю внезапную тишину, чувствуя, как вслед мне поворачиваются головы.

Я тяжело ступаю по веранде, чуть не сбив с ног двух майоров, курящих сигары, спускаюсь по ступеням, прохожу мимо обвислого триколора, пересекаю широкий бульвар к Морскому саду. Здесь даже днем в воскресенье слышится фальшивая пародия на дом – полковой оркестр наигрывает знакомые мелодии для сообщества французских эмигрантов. Наконец я останавливаюсь, чтобы взять себя в руки. Два майора смотрят мне вслед с веранды, не скрывая удивления. Разворачиваюсь и иду через маленький парк к морю, мимо эстрады с оркестром и разбитого фонтана, а потом вдоль берега.

Много месяцев я хожу в Военный клуб в обеденное время и просматриваю газеты в надежде найти новые откровения о Дрейфусе. В частности, я рассчитывал, что рано или поздно кто-нибудь распознает почерк Эстерхази на «бордеро» и обратится непосредственно к семье Дрейфуса. Но в прессе так ничего и не появилось – об этом деле больше даже не упоминают. Я иду мимо рыбацких лодок, наклонив голову и сцепив руки за спиной, безжалостно корю себя за трусость. Я предоставил другим исполнить мой долг. А теперь Анри и Гонз считают, что ссылка сломала меня окончательно и они могут добиться моего полного подчинения.

На пристани в южном окончании набережной, рядом со стенами старого арабского города, рыбный базар. Я останавливаюсь на минуту, смотрю, как приносят улов, вываливают его на прилавок: барабулька, дорада, хек, скумбрия. За загородкой поблизости с полдесятка черепах, их челюсти плотно обвязаны тесемкой, они еще живы, но ослеплены, чтобы не могли уползти. Черепахи производят шум, словно перекатывающиеся камушки, наползают одна на другую в отчаянном желании добраться до воды, которую они чувствуют, но больше не видят.

Мое жилье находится в военном лагере по другую сторону старого города – одноэтажная кирпичная хибара на краю плаца, в ней две комнаты, на окнах – москитные сетки, у дома веранда с двумя креслами, стол, керосиновая лампа. Во время отупляющей дневной жары на плацу никого нет. Радуясь тому, что меня никто не видит, подтаскиваю стол к краю веранды, забираюсь на него и отодвигаю незакрепленную доску наверху. Большое преимущество ситуации, когда за тобой следит неумелый шпион, и причина, по которой я не попросил удалить отсюда Савиньо, состоит в том, что он не замечает таких вот моментов. Я шарю пальцами в пустом пространстве, пока не нащупываю металл старого жестяного портсигара.

Я вытаскиваю его, возвращаю доску на место, оттаскиваю стол туда, где он стоял, и вхожу в мое жилище. Бóльшая комната совмещает функции гостиной и кабинета, шторы на окнах задернуты от солнца. Я прохожу через эту комнату в спальню, сажусь на край узкой металлической койки и открываю портсигар. Там фотография Полин, снятая пять лет назад, и несколько писем от нее: «Дорогой Жорж… Мой дражайший Жорж… Я тоскую по тебе… Я скучаю без тебя…» Через сколько рук прошли эти письма, думаю я. Их было, конечно, меньше, чем в случае переписки Дрейфуса, но вполне достаточно.

Несколько раз заходила в твою квартиру. Там все в порядке. Мадам Геро сообщила мне, что ты уехал куда-то с секретной миссией! Иногда я ложусь на твою кровать, вдыхаю твой запах – подушка все еще хранит его, и я представляю тебя там, где ты теперь, воображаю, что ты делаешь. Вот тогда мне не хватает тебя больше всего. В предвечернем свете я готова кричать от желания быть с тобой. Это физическая боль…

Мне не нужно их перечитывать, я знаю их наизусть.