Офицер и шпион

Внутри тяжелых кирпичных стен декор Военного клуба не делает скидок на Северную Африку. Деревянные панели, мягкие кресла и стандартные лампы с кисточками – такие же можно увидеть в гарнизонах во Франции. У меня вошло в привычку после завтрака сидеть в одиночестве у окна, пока мои коллеги – офицеры Четвертого тунисского стрелкового полка играют в карты, дремлют или читают французские газеты четырехдневной давности. Мое спокойствие никто не нарушает. Хотя они относятся ко мне с почтением, отвечающим моему званию, однако сохраняют дистанцию… и кто их может за это обвинять? В конечно счете во мне есть, наверное, что-то неподобающее, какая-то позорная печать, погубившая мою карьеру. Иначе почему бы тогда самого молодого полковника в армии переводить в такую дыру? Алая ленточка ордена Почетного легиона на фоне небесно-голубого мундира моего нового полка притягивает их зачарованные взгляды, словно пулевая рана.

Как обычно, около трех часов в высокую стеклянную дверь входит молодой ординарец с вечерней почтой. Это смазливый – на манер уличного мальчишки – паренек, музыкант в полковом оркестре, зовут его Флавиан-Юбан Савиньо. Он появился в Сусе несколько дней спустя после меня – почти не сомневаюсь, что его прислал статистический отдел с приказом от Анри или Гонза шпионить за мной. Меня не столько угнетает его слежка, сколько некомпетентность.

«Слушай, – хочу я сказать ему, – если уж ты осматриваешь мои вещи, то уложи их потом так, как они лежали, постарайся вначале запомнить это. А если твоя задача перехватывать мою почту, то уж хотя бы делай вид, что ты кладешь ее в ящик, а не передаешь прямо почтовому чиновнику, – я два раза проследил за тобой и в обоих случаях видел твою небрежность».

Он останавливается перед моим стулом и отдает честь:

– Ваша почта, полковник. Отправлять что-нибудь будете?

– Спасибо. Пока нет.

– Что-нибудь я могу для вас сделать, полковник? – В его вопросе слышится чуть ли не мольба.

– Нет. Можешь идти.

Ординарец чуть покачивает бедрами при ходьбе. Один из молодых капитанов кладет газету и смотрит ему вслед. Вот еще повод для моего негодования: не тот факт, что Анри и Гонз думают, будто я могу лечь в постель с мужчиной, а именно с мужчиной типа Савиньо.

Я просматриваю почту: письмо от сестры, еще одно – от моего кузена Эдмона, оба просматривались статистическим отделом, а потом с красноречивым постоянством запечатаны клеем. Как и мой коллега по ссылке Дрейфус, я страдаю от вторжения в свою личную жизнь, хотя в моем случае письма хотя бы не цензурируются. Я получаю два доклада от агентов, их продолжают пересылать мне для поддержания легенды, будто я лишь временно отстранен от работы, эти письма тоже просматриваются. Есть письмо от Анри – узнаю его почерк школьника, мы часто обменивались письмами после моего отъезда из Парижа более полугода назад.

До недавнего времени тон нашей переписки был дружеский: «Небо здесь голубое, а жара днем стоит просто невыносимая, ничего похожего на Париж». Но потом в мае высшее командование французских войск в Тунисе приказало мне отвести полк в Сиди-Эль-Хани на три недели и провести учебные стрельбы. Для этого требовалось после дневного марша разбить лагерь в пустыне. Плохо поддающиеся обучению местные солдаты, жара и тоска, навеваемая безликим каменистым ландшафтом, а самое главное, постоянное присутствие Савиньо – все вместе исторгло из меня протестующий крик:

Мой дорогой Анри, давайте признаем публично раз и навсегда, что я освобожден от моих обязанностей. У меня нет оснований сетовать на этот факт. На что я сетую, так это на ложь и россказни, распространяющиеся обо мне на протяжении последних шести месяцев.

Я предполагаю, что Савиньо принес мне ответ от Анри. Беззаботно открываю конверт, ожидая прочесть обычные успокоительные заверения в моем скором возвращении в Париж. Но вместо этого нахожу письмо, тон которого не мог бы быть холоднее. Анри имеет честь сообщить мне, что «расследование», проведенное в статистическом отделе, пришло к выводу, что единственные «россказни», на которые я могу ссылаться в моем письме, – это те, основания для которых дал я сам, а именно: 1) проведение незаконной операции, «не имеющей отношения к службе», 2) склонение действующих офицеров к даче ложных показаний о том, что «секретный документ был перехвачен в почтовом отделении и поступил от неизвестного лица», 3) «вскрытие секретного досье и чтение его содержимого, что привело к частичному разглашению военной тайны». Анри саркастически заключает:

Что касается слова «ложь», то расследование не позволило установить, где, как и к кому это слово можно применить.

С уважением, ваш Ж. Анри