Одолей меня

Он опирается о стол и засовывает руки в карманы, выглядит как мальчишка. Жизнерадостный, очаровательный.

От этого я чувствую себя больным.

Оглядываю комнату в поисках помощи. Какой-нибудь мелочи. Того, что придаст мне уверенности, вооружит меня против того, что грядет.

Не очень-то получается.

Отец смеется.

– Ну, знаешь, мог бы и побольше чувств проявить. Я действительно думал, ты будешь счастлив меня видеть.

– Неправильно ты думал, – отвечаю. – Я был счастлив услышать, что ты мертв.

– Ты уверен? – Он наклоняет голову. – Ты уверен, что не пролил по мне ни одной слезинки? Нисколько не скучал по мне?

Его слова вызывают замешательство. Буквально на полсекунды, в течение которых я вспоминаю недели, проведенные мной в заточении у полускорби, когда я ненавидел себя за печаль, за то, что меня это хоть как-то волновало.

Я открываю рот, а он, торжествующе улыбаясь, не дает мне и слова сказать.

– Я знаю, это, должно быть, немного грустно. Я знаю, ты будешь делать вид, что тебя это не касается. Но мы оба знаем, что твое сердце полно жалости, оно всегда было источником наших проблем, и нет смысла пытаться сейчас это отрицать. Поэтому я буду великодушен и предпочту не замечать твоего предательского поведения.

Я каменею.

– Неужели ты думал, что я забуду об этом? – Отец больше не улыбается. – Ты меня свергаешь, забираешь мой континент, а потом стоишь в сторонке, жалкий ошметок дерьма, в то время как твоя девица меня убивает, и ты думал, я никогда тебе этого не припомню?

Больше не могу смотреть на него. Не выношу его лица, так похожего на мое. Его кожа совершенна, без единой царапины. Будто он никогда не был ранен. Никогда не получал пулю в лицо.

Ничего не понимаю.

– Молчишь? Не будешь спорить? – продолжает он. – Ну, значит, ты умнее, чем я ожидал.

Вот. Вот это больше похоже на него.

– Впрочем, факт остается фактом, мы сейчас стоим перед ответственным выбором. Мне пришлось обратиться ко многим важным покровителям, чтобы доставить тебя сюда невредимым. Совет настаивал на твоей казни за измену, но я убедил поступить иначе.

– Стоило ли так хлопотать?

Отец, сощурившись, оценивающе смотрит на меня.

– Я спасаю тебе жизнь, – заявляет он. – И что взамен? Высокомерие? Неблагодарность?

– Вот так, – отвечаю я резко, – ты спасаешь мне жизнь? Бросив в тюрьму и предлагая смертельный яд?

– А ты что хотел – пикник? – Его пристальный взгляд становится ледяным. – Может, действительно, для тебя будет лучше умереть, раз от таких испытаний ты сломался.

Я молчу.

– Кроме того, должны же мы были тебя приструнить. Твои действия не могли остаться безнаказанными. – Отец отворачивается. – Нам столько пришлось подчищать, – добавляет он. – Где я, по-твоему, был все это время?

– Я же сказал, я считал тебя мертвым.

– Угадал, но не совсем. На самом деле, – вздыхает он, – я провел кучу времени, восстанавливаясь. Здесь. Меня доставили сюда по воздуху, а Соммерсы оживили.

Он поднимает штанину, и я замечаю на месте его лодыжки серебряный блеск металла.

– Я заполучил новую ногу, – смеется он. – Можешь себе представить?

Я не могу. Не могу себе это представить.

Я ошеломлен.

Отец улыбается, явно довольный произведенным эффектом.

– Мы позволили тебе и твоим дружкам думать, что вы победили, столько времени, сколько мне понадобилось для восстановления. Мы послали остальных детей для того, чтобы отвлечь вас, сделали вид, что Оздоровление принимает нового самоназначенного командира. – Он качает головой. – Семнадцатилетняя пацанка объявляет себя руководителем Северной Америки, – говорит будто сам с собой. Потом поднимает взгляд. – Эта девица была та еще штучка, да?

Я чувствую, как кровь отливает от лица.

– Что вы с ней сделали? Где она?

– Ее нет. – Отец перестает улыбаться. – Вообще нет.

– Что это значит?

– Это значит – ее вообще нет. Ее переделали. Она исчезла. Никаких больше посиделок с твоими приятелями из «Омеги пойнт». Никаких скачек голыми с твоей подружкой. Никаких кувырканий в кровати среди бела дня, когда надо работать.

Мне становится плохо от ярости.

– Не смей… так говорить о ней. Ты не имеешь права…

Отец с силой вздыхает. Цедит сквозь зубы что-то нецензурное.

– Когда ты уже успокоишься? Когда наконец вырастешь?

Так, надо спрятать свой гнев. Замереть и молчать. Однако от молчания становится только хуже.

– Черт побери, Аарон. – Отец вскакивает на ноги. – Я все жду и жду, когда же ты вырастешь. Забудешь ее. Поумнеешь, наконец. – Сейчас он просто кричит на меня. – Десять лет, десять лет – одно и то же дерьмо.

Десять лет.

Отец допустил промах.

– Что ты имеешь в виду? – Я спокойно разглядываю его. – Десять лет?

– Я преувеличиваю. Так, чтобы ты наконец понял.

– Лжешь.

В первый раз в глазах отца мелькает искра сомнения.

– Ты проговорился, – произношу тихо. – Ты подумал, я уже знаю.

Он захлопывает рот. Молчит.

– Ясно, – продолжаю жестким тоном. – Джульетта – вымысел. Джульетта Феррарс – на самом деле Элла Соммерс, дочь Иви и Максимилиана Сом…

– Как… – Отец обрывает сам себя.

Отворачивается, затем снова смотрит на меня. Внимательно смотрит. Кажется, что-то решает для себя.

Наконец медленно кивает.