Я знала суперсилу и прежде, но та сила ощущалась как сторонняя, ее требовалось собрать и выпустить. Без моих сверхъестественных способностей – когда мне их выключили – я осталась со слабым хилым телом. У меня годами не было поддержки, я существовала в нечеловеческих условиях, и мое тело страдало. Только-только в последние два месяца я подобрала персональные упражнения и начала тренироваться, и появился прогресс, первый шаг в правильном направлении.
Но сейчас…
Что же Иви сделала со мной? Сейчас все по-другому.
Две недели назад я едва могла двигаться, так все болело. На следующее утро, когда я сумела встать на ноги, то увидела: мое тело совершенно не изменилось, только стало багрового цвета семи оттенков. С головы до пят – сплошной синяк. Ходить было мучением.
Иви, как мой доктор, говорила мне, что держит меня на успокоительных для быстрейшего выздоровления, только я не верила ей. Совсем не верила. Но вот сейчас, впервые за две недели, чувствую себя почти нормально. Синяки в основном прошли. Лишь места разрезов немного болели и были легкого желтого оттенка.
Неплохо.
Я сжимаю кулаки и чувствую мощь, подлинную мощь, несмотря на светящиеся кандалы на руках и лодыжках. Я отчаянно скучала по своей силе, даже не ожидала, что буду так по ней скучать, ведь из-за нее я столько лет ненавидела себя. Сейчас, впервые за много недель, я – сильная. Я знаю: Иви что-то сделала со мной – с моими мышцами – и, конечно, доверять ей не следует, однако как же здорово чувствовать себя хорошо, я не могу не наслаждаться этим.
И прямо сейчас я бы смогла…
Я застываю.
– Что? – Я озираюсь по сторонам. – Бежать, куда?
Слово грохочет внутри меня, эхом мечется в грудной клетке.
Опять это слово гремит в моей голове. Меня пугает надежда, возникшая во мне от одной только мысли о побеге. Она дергает, тащит, сводит меня с ума, заставляет поверить безумным словам.
Наверняка проделки Иви. Я могу попасть прямо к ней в руки.
Все-таки.
Рискну.
Быстро пересекаю комнату. Нерешительно берусь за дверную ручку, выдыхаю и поворачиваю.
Дверь открывается легко.
Я стою в дверном проеме, сердце тяжело стучит. Неистовый поток чувств хлынул сквозь меня, я беспомощно оглядываюсь, передо мной тысячи коридоров.
Немыслимо.
Куда идти? Я сошла с ума, раз повелась на странный манипулирующий голос в своей голове! И это – после того, как мать-психопатка часами закачивала непонятно что в мой мозг.
И лишь когда я вспоминаю, что впервые услышала голос в ночь прибытия, до того как Иви начала меня мучить, только тогда я начинаю сомневаться в своих же сомнениях.
Вот что в первую ночь сказал мне голос:
Я лежала на операционном столе, не в состоянии ни двигаться, ни говорить. Могла только кричать внутри своей головы, хотела знать, где Эммелина. Старалась это прокричать.
Жуткий страх холодит мне кровь.
– Эммелина, – шепчу. – Это ты?
Без колебаний делаю шаг вперед.
Уорнер
– Я рановато, – говорит он. – Твой день рождения завтра, но я не мог больше ждать.
Я таращусь на отца, как на привидение. Не могу выдавить из себя ни слова, а его мое молчание, по-видимому, даже не волнует.
Затем…
Он улыбается.
Той настоящей улыбкой, которая смягчает черты его лица и зажигает блеск в глазах. Мы сидим в каком-то месте, похожем на гостиную: светлое открытое пространство с плюшевыми диванами и креслами, круглым столом посередине и журнальным столиком в углу. На полу – толстый ковер. Стены приятного песочного цвета, сквозь большие окна льется солнечный поток. Он подсвечивает фигуру моего отца. И тот выглядит бесплотным. Ярко светящимся, словно ангел.
У этого мира больное чувство юмора.
Халат он мне швырнул, когда вошел в камеру, больше не предложил ничего. И не дал возможности переодеться. Не принес ни воды, ни пищи. Я сижу, неодетый, уязвимый, напротив него, на мне только влажное нижнее белье и тонкий халат. Нет даже носков. Тапочек. Ничего.
Могу себе вообразить, как я сейчас выгляжу: две недели не брился, не стригся. Как мог содержал себя в чистоте, однако волосы отросли. Не такие длинные, как раньше, но уже около того. А лицо…
Я неосознанно трогаю свое лицо.
За последнюю пару недель это вошло в привычку. У меня появилась борода. Не то чтобы борода, скорее щетина, которая каждый раз меня удивляет. Без понятия, как выгляжу сейчас.
Наверное, как дикарь.
Наконец мне удается произнести:
– Вообще-то тебе полагается быть мертвым.
– Сюрприз, – улыбается отец.
Пялюсь на него.