Однажды темной зимней ночью…

Я же совсем ослабела от родов и послеродового постельного режима, от ужаса я едва дышала, но все же умудрялась с моей стороны давить на стекло, притом с не меньшей, чем она, силой. Ее ухмылка раздалась еще шире, до ушей, точно она собралась проглотить меня целиком, глаза зияли на лице двумя глубокими дырами, ее зловоние душило меня, но я все давила и давила на стекло, рыча от усилий. Я встретила ее взгляд и перенесла на руки всю тяжесть своего тела.

Осколки стекла брызнули наружу, ее отбросило назад, и она исчезла в серой мути за окном. Через разбитое окно в комнату хлынул туман, я отшатнулась, запутавшись ногами в портьерах, железный карниз, не удержавшись, сорвался со стены и с грохотом рухнул на паркетины пола возле меня. Но мне не было до всего этого дела, во мне горело одно желание: побыстрее выпутаться из портьер и броситься к моей малышке, которая уже криком кричала в своей колыбельке.

Я едва заметила, как раскрылась дверь, едва услышала вопль призывающей на помощь миссис Ноукс, едва ощущала, каким холодом наполнилась комната, едва обратила внимание, как изрезаны и исколоты стеклом мои руки. Я прижимала к груди мою малышку и даже сдернула с плеча ночную сорочку, чтобы кожей ощущать тепло ее нежной кожицы, так что доктору Харману и Ричарду пришлось силой отбирать ее у меня, что у них получилось далеко не сразу.

День шестой.

– Бросьте, это невозможно, – доктор Харман повысил голос в ответ на свистящий шепот Ричарда. – В лучшем случае это безрассудная глупость, в худшем – опасно и для матери, и для ребенка.

– Я ни в коем случае не позволю разлучить их, – возразил Ричард, в свою очередь повышая голос до докторовой громкости. – Чего ради? Из-за глупой случайности?

– А вы считаете это случайностью, сэр?

– Она говорит, карниз сам сорвался, и я ей верю.

– Вы, сэр, впервые проходите через это. Я имею в виду все – от женитьбы до рождения ребенка. А я сотни раз сталкивался с подобными случаями. Связанные с беременностью и родами переживания вызывают в женщинах сильные перемены. Их психический склад необратимо меняется. И ваша жена обнаруживает признаки серьезных нарушений психики.

– И что вы рекомендуете на сей счет? – Ричард перешел почти на крик, и я смогла оторвать ухо от стены, у которой подслушивала. – Еще сильнее накачивать ее лауданумом? Еще дольше держать в кромешной тьме?

– В пользу этих методов говорит наука, сэр, – отвечал доктор Харман, – равно как и традиции. Ваша собственная матушка…

– Разлучать мать с ее ребенком тоже рекомендует эта ваша наука?

Доктор Харман снова понизил голос до неразличимого шепота. Я отвернулась от стены и снова улеглась в постели. Мои руки покоились на бедрах, неузнаваемые, свыше всякой надобности замотанные бинтами, на них уже проступили желтые пятна йода, которым доктор Харман щедро попользовал мои раны, отчего руки жгло куда сильнее, чем от самих ран.

Слыша, как Ричард защищает меня, я задыхалась от переполнявшего меня чувства вины. Однако открыть ему правду не было никакой возможности. Я понимала, как они воспримут мой рассказ, понимала, что ребенка тут же отнимут, а меня накачают еще большей дозой лауданума или, того хуже, ушлют прочь, вообще лишат права материнства.

Но столь же ясно я понимала и помнила, что увидела, что услышала и что обоняла. Пускай это непредставимо, но для меня факт оставался фактом: ведьма Брайт приходила за моей дочерью, и я единственная со своими слабыми силенками помешала ей. Меня против моей воли втянули в сражение за душу моей дочери. Я посмотрела на мою спящую в колыбельке малышку, насытившуюся молоком, и в сотый, наверное, раз поклялась ей, что рядом со мной она в полной безопасности. И речи никакой не может идти, чтобы нас разлучили.

Вот я и дала Ричарду самое правдоподобное объяснение, какое только смогла придумать. Сказала, что проснулась, одурманенная лауданумом, и, плохо понимая, что делаю, попыталась открыть окно, но споткнулась о портьеры и, падая, уперлась руками в стекло.

Миссис Ноукс сгребла рассыпанные по всему полу осколки, от их мерзкого звяканья по дереву у меня разболелись зубы, а Ноукс заколотил пустой оконный проем толстыми досками. Поначалу речь зашла о том, чтобы переселить нас в другую комнату, но они сочли, что это лишь сильнее расстроит мою психику. А теперь мой милый Ричард с пеной у рта настаивал, что нас нельзя разлучать и что хватит травить меня лауданумом. Что тоже было мне на руку. Ничего, если надо, я стерплю боль, тем более что мне требовалось призвать все мои умственные способности, если ведьма Брайт снова вздумает явиться к моему окну.

Доктора Хармана с позором услали прочь, но миссис Ноукс и сам Ричард решили между собой, что необходимо оставить меня взаперти. Ричард позволил, чтобы мне дали еще одну газовую лампу, и согласился принести мне бумагу и ручку, когда я пожаловалась на скуку. Так что теперь я могла описывать все происходящее в наиболее ясных и точных выражениях.