Однажды темной зимней ночью…

– Что означает это слово? – на радостях, что их встретили, с любопытством спросил Таниэль. Сам он происходил из Линкольншира, совсем недалеко от этих мест, но болота всегда жили сами по себе, как и населявшие их люди. У них и внешность была особенная, не как у других: водянистые, словно пропитанные влагой, волосы и водянистые голубые глаза. Еще со стародавних времен датского права никто из болотных жителей не мог переселиться в иные, далекие от дома, места. Непролазные топи окружали их со всех сторон, отрезали от остального мира. Именно поэтому, должно быть, язык у них тоже развивался по-своему.

– Ну… – переглянувшись, оба засмеялись. Они явно долгие годы знали друг друга, потому что проделали все это одновременно и совершенно одинаково. – Да это место и означает!

Таниэль инстинктивно оглянулся на Мори, слывшего ходячим словарем иностранных языков, но тот покачал головой. Таниэль еще ни разу не видел Мори таким счастливым. Глядя сейчас на друга, Таниэль, не знай он обстоятельств Мори, решил бы, что перед ним человек, которого годами мучила мигрень, а сейчас настал благословенный момент, когда боль отпустила.

– Понятия не имею, – ответил Мори. Он засмеялся, а за ним и смотрительница с мужем.

Таниэль по их примеру тоже заулыбался, довольный, что затея с поездкой приносит плоды. Одна только Шесть смотрела на них всех странным, непонимающим взглядом.

Ни слова не говоря, она дернула за бумажную петельку на одной из палочек «Самозажигающегося долгоиграющего бенгальского огня мистера Танаки» и пошла вниз по тропинке; ее тень запрыгала на кочках.

Примерно с четверть мили они не видели вокруг ничего, кроме топей и камышей. После копотного Лондона воздух отдавал на языке сладостью; Таниэль всегда думал, что это лишь фигура речи, а оказалось, чистая правда, и если бы он шел с завязанными глазами, то решил бы, что кто-то ненароком натряс кругом сахарной пудры. Сладкий был здесь воздух, а еще земляной и холодный. Местами Таниэль замечал среди топи яркие белые точки и не мог понять, что это такое, пока одна из них не подняла длинную шею. Лебеди, множество лебедей – вот что это было. Чувство перспективы снова подводило его. Они казались ему намного меньше и намного ближе. Ощущение было жутковатое, но возбуждающее.

Потом соотношение земли и воды в пространстве переменилось. Тропинка оборвалась и перешла в горбатый деревянный мостик, концы которого уходили в черную воду широкой полосы воды.

За водной полосой вырисовывался одинокий остров, а из того острова внезапно и резко вырастал дом. По эту сторону его огни казались призрачными, как будто сами собой висели в воздухе, что навело Таниэля на мысли об алхимии. Он взглянул на Мори и ухмыльнулся. Ему сроду не доводилось видывать подобных домов, не то что жить в них. Таниэль понадеялся, что там водятся привидения. Смотрительница первой вступила на мостик. Болота снова выкидывали свои оптические фокусы, и дорога оказалась намного, намного длиннее, чем представлялось на первый взгляд. Их шаги отдавались эхом под деревянным настилом, таким древним, что в его порах, как в губке, накопилась вода и он почти ощутимо пружинил под ногами. Стойки перил заросли мхом. Вечерняя темнота быстро сгущалась, и фонарь смотрительницы выхватывал лишь узкий полукруг впереди, а по бокам, вдоль краев ее юбки, залегли густые тени.

Видимо, болота время от времени разливались, иначе зачем бы к передней двери пристраивать такой высокий пролет деревянной лестницы. К дому с обеих сторон прилегали огороды, когда-то разбитые для выращивания овощей и зелени, а теперь по большей части подтопленные и заросшие камышами. Даже в теплом свете лампы дом выглядел угрюмым, со своими отвесными стенами, острыми углами и длинными узкими прорезями окон. Но стоило смотрительнице открыть дверь, как изнутри пахнуло теплом. На широком кухонном столе обнаружились корзина с провизией и инструкция, как пользоваться духовкой (джентльменам вечно невдомек, как). Сейчас духовка была разожжена и в доме горели все лампы.

– Корзины вам должно хватить, но милях в двух отсюда есть деревня, – сказала смотрительница. В ярком свете она казалась такой водянистой, что могла бы в любой момент испариться. Они с мужем одинаковым жестом указали за печку, являя странную синхронность в движениях. – Карты вон там, сбоку.

– Вон там, сбоку, – эхом отозвался ее муж.

– Ну что, – сказала смотрительница, и оба снова как по команде просияли в сторону Мори. – Мы пошли, а вы оставайтесь!

Таниэль поблагодарил их и проводил до порога. Шесть все еще торчала на дворе, выписывая в воздухе бенгальским огоньком свое имя.

Вскоре смотрительница с мужем скрылись из вида, только кружок света от их фонаря постепенно удалялся в сторону пристани. Сев в лодку, они сразу же запели. Ох и необычная то была песня, жутковатая и потусторонняя, и затянули они ее враз, точно повинуясь чьему-то знаку. Таниэль не понимал ни слова, но что-то в глубинах его естества распознало этот язык. Что-то древнее и первобытное звучало в этой песне.

Таниэль взглянул на Мори.