Однажды темной зимней ночью…

Пристанька была совсем маленькой, всего несколько лодок у воды и кучка людей на дощатом пирсе, обвешанном старыми обернутыми валяным сукном тележными колесами, чтобы лодки на приколе не разбивали о пирс борта. Под примитивным полукрытым навесом высились деревянные рамы, где засаливали или коптили рыбу, а может, и то и другое. Тут же рядком расположились дети: они ловко потрошили и нарезали рыбу из свежего улова, орудуя ножами легко и равномерно. Дети как раз и пели, причем выводили ту же самую древнюю песню, что и смотрительница с мужем накануне вечером.

Дети одновременно заметили подошедших Таниэля и Мори и как по команде подняли головы. Таниэль почувствовал, как в грудной клетке снова зашевелилась, толкаясь в ребра, паника, накрывшая его этой ночью на дворе. Он дважды был свидетелем уличных нападений на Мори, которому это нисколько не досадило[15], зато у Таниэля те мерзкие воспоминания оставили в душе неизгладимые шрамы.

Дети просияли, увидев их.

– Доброе утречко, – пропели они идеально слаженным хором.

– Вы в гостевом домике остановились, да? – спросил кто-то.

– Так, всего на недельку, – ответил вежливый Таниэль, сам себе поражаясь, что первый раз в жизни понимает и разделяет глубокое недоверие Мори к чрезмерно обходительным незнакомцам. Он нутром чуял, что детям что-то от них надо, и велел себе собраться с духом. – Веселого вам Рождества.

– Веселого Рождества, – дружно пожелали в ответ дети и взрослые. Возможно, виной тому была мгла, но на всех лицах он видел ту же, как у смотрительницы домика, размытость красок. Все как один были черноволосы, правда, чернота выглядела жидковатой, словно в краску плеснули воды, и нисколько не походила на густую угольную черноту шевелюры Мори.

Возле его локтя выросла Шесть. И встала чуть впереди него, как заметил Таниэль. Он положил руку ей на плечо, желая убедить девочку, что все в порядке.

– Подойди сюда, отведай нашей знаменитой водички, – все еще улыбаясь, сказала одна женщина. Она приблизилась, и в ее улыбке Таниэлю почудилось что-то голодное. – Тебе для здоровьичка в самый раз будет.

– Я… даже не подумаю, – буркнула Шесть и удалилась в ту сторону, откуда пришла.

Таниэль поморщился.

– Шесть, нельзя быть такой грубой. Вернись, – крикнул он ей в спину, но только для вида.

Шесть, по ее собственным словам, была нечувствительна к тому, что задевало других, и из-за отсутствия такого навыка ей оставалось гадать, что обижает или не обижает людей, хотя лично она, Шесть, считала, что в ее жизни полно дел поважнее, чем раздумывать над такими глупостями. Таниэль с ней был согласен.

Но женщина лишь рассмеялась.

– Зато мы бы не отказались, – подал голос Мори, и вся компания снова пришла в восторг.

Пока женщина вела их по пирсу, Мори разглядывал бочки с засоленной рыбой и все остальное таким же зачарованным взглядом, каким поутру дивился на снег. Работа возобновилась, ножи опять замелькали в воздухе. Таниэль заметил, что все люди были левшами, и сглотнул комок в горле. От вжиканья лезвий по чешуе у Таниэля сводило зубы, как, впрочем, и от хлюпанья, с каким очередная порция внутренностей шлепалась в ведра поверх кучи других. И еще его беспокоило, как все поглядывали на Мори: с жадным блеском в голодных глазах.

Теперь Таниэль увидел, что они ловили не только рыбу. В их сетях, как змеи, извивались и речные угри. Один вывернулся и пополз прямо по руке какой-то девочки.

Женщина между тем зачерпнула ковшиком воду из озера и налила в две щербатые чашки.

– Нате, держите, мальчики. Давайте за ваше житье здесь.

Таниэль всем телом передернулся, точно она вручила ему чашку с опарышами. Он и сам не ожидал от себя такой реакции и явно выдал свое отвращение, потому что Мори метнул в него пытливый взгляд. Таниэль потряс головой. Удивительно, до чего может довести всего одна ночь плохого сна.

Вода была студеной и отдавала горечью. Ничего ужасного в этом не было, но Таниэля едва не затошнило, пока она проскальзывала в желудок.

Однако оба уверили женщину, что вода восхитительна, поблагодарили и ретировались под тем предлогом, что надо отыскать Шесть, пока она не заблудилась.

Таниэль, едва мгла скрыла их от людей на пристани, взял Мори за руку, желая быть ближе к кому-то, у кого нет оголодавшего вида.

– Есть в них что-то странное. То, как все они… они все левши, ты заметил?

Мори кивнул.

– Возможно, это у них наследственное. В подобных местах все друг с другом в родстве.

Таниэль попробовал разобраться, отчего эти люди так насторожили его, потому что смутная тревога по-прежнему не отступала. Он хотел было сказать Мори, что болота ему не по душе, что они мертвые или полные жути, но не смог бы объяснить, почему так чувствует, а если бы сумел, Мори воспринял бы его слова как просьбу вернуться домой. И как бы потом ни разубеждал его Таниэль, они уже завтра сидели бы в поезде, идущем в Лондон. А Таниэль меньше всего хотел, чтобы Мори возвращался в столицу из-за того, что ему, видите ли, что-то показалось.