Однажды темной зимней ночью…

Этим вечером они вдвоем прогуливались по рождественской ярмарке в Японской деревне в Найтсбридже. Когда Таниэль года два назад только поселился там, Японская деревня представляла собой сущую малость, всего лишь декорацию для выставки японской культуры, и умещалась в одной, хоть и просторной, выгородке; но выставка имела бешеный успех у лондонской публики, и когда деревня по случайности сгорела, то на ее месте возвели новую, намного лучше прежней, с изящными горбатыми мостиками, пагодами и ярко раскрашенными часовенками, в которых позвякивали молельные колокольчики. Жители деревни, по большей части мастера прикладного искусства и ремесленники, выставили на рождественскую продажу все, что у них было. Повсюду тянулись прилавки и висели фонарики, отбрасывая блики на украшения из эмали, зонтики, рулоны шелка для кимоно. Владелица чайной лавки наняла дополнительную прислугу, и те сновали рядом с подносами, предлагая посетителям дымящийся чай маття; его ярко-изумрудный цвет невольно наводил Таниэля на мысли о роскошных мхах, произрастающих только в самых богатых лесах. Чай предлагали с разбавленным саке или виски, и, поскольку все вокруг покуривали трубочки, в ночной воздух колечками поднимался густой сладковатый пар, подкрашенный оранжевым светом фонариков. Над толпой у прилавков стоял гомон из английской речи вперемешку с японской. Предпраздничная атмосфера бурлила предвкушением радости, точно щекочущие пузырьки шампанского, если держишь пальцы над свеженалитым бокалом.

Мори казался таким задерганным и нервным, что звеневшие вокруг детские голоса грозили в любую минуту вывести его из себя.

– О чем задумался? – отважился поинтересоваться Таниэль, повыше поднимая воротник пальто, чтобы защититься от ледяного ветра.

Прямо перед ними Шесть отчаянно торговалась с продавцом фейерверков, и на лице у того уже проступало беспокойство, что сейчас ему окончательно задурят голову.

– Пора его спасать, – ответил Мори, кивая в их сторону. – Не то она вывалит ему на голову новую порцию цифр.

– Что-то еще? – уточнил Таниэль, привыкший к отвлекающим тактикам Мори.

– Со мной – нет, я в порядке, – заверил Мори, но они почти поравнялись с прилавком продавца фейерверков, и рассыпающиеся искры резко высветили его лицо, отчего глаза и волосы приобрели цвет матово-черного непрозрачного стекла. Он вдруг резко выбросил руку в сторону: раскрытая ладонь оказалась под уставленным чашками с чаем маття с виски подносом за какое-то мгновение до того, как мальчик-служка уронил бы его, потому что ему под ноги бросилась бродячая собака. Мори передал поднос мальчишке.

Таниэль с некоторыми угрызениями совести подумал о чашках маття с саке на подносе. Вероятно, с его стороны было не очень-то порядочно вспомнить, что Мори происходил из почтенного самурайского рода, одного из стариннейших в Японии, который вот уже тысячу лет взращивал хрупких барышень росточком менее пяти футов[9] и кристально чистых душой рыцарей. Одной чашки хватило бы, чтобы Мори быстро опьянел и впал в откровения о будущем.

Глаза Мори скользнули в сторону и вниз за мгновение до того, как Шесть подбежала к ним, обнимая большой бумажный пакет, доверху набитый фейерверками, – продавцу еще не случалось в таком количестве сбывать свой товар восьмилетнему ребенку. Шесть, по своему обыкновению, не стала брать их за руки, а ловко вытащила часы-луковицу сначала из кармана у Мори, потом у Таниэля, чтобы идти между ними, держа их на поводках, насколько позволяли коротенькие цепочки часов[10].

Таниэль подтолкнул ее в бок.

– Зачем тебе столько фейерверков, детка?

– Затем, что мы будем запускать их в Рождество, и Мори увидит, что оно больше похоже на Новый год, чем на языческий праздник, когда вламываются в чужие дома и досаждают отступникам.

– Ладно, – вздохнул Таниэль, – так и быть, в четырнадцатый раз объясняю вам обоим, что в рождественском предании нет ни слова о том, чтобы врываться в чьи-то дома и пугать отступников. Его суть в том, что Пречистой Деве Марии явился архангел Гавриил и возвестил, что на нее снизойдет Святой Дух, – собственно, и все!

– Но все же сделай милость, – промурлыкал Мори, – и беги со всех ног, если какой-нибудь чокнутый незнакомец попытается снизойти к тебе со своим святым духом.

Таниэль показал ему кулак.

Они уже вышли с рождественской ярмарки, и Таниэль не сразу заметил, что Мори как вкопанный остановился на краю мостовой. Они как раз собирались переходить улицу, по которой сплошным потоком двигались кебы и конские повозки, а также толпы людей, направлявшихся на ярмарку и с ярмарки. Омнибус, украшенный на боку рекламой чая «Липтон», занесло на льду, и несколько мгновений он кренился, балансируя на двух колесах, пока два остальных с грохотом не обрушились на булыжную мостовую. Кое-кто из дам помоложе устроили кучеру небольшую овацию.

– Кэй! – окликнул Таниэль.

Мори скупо улыбнулся.

– Прошу прощения, – отозвался он. – Очень оживленная улица, не правда ли?