Один выстрел во время войны

С оформлением получилась заминка. Паспортов или хотя бы справок из сельсовета нет, трудовых книжек тоже нет… Тогда Федор Васильевич написал рекомендательное письмо — подтвердил, кто они и откуда. Помогло то, что в своей рекомендации он указал отца Даргина: работал в местном депо помощником машиниста паровоза. Проверили — точно, был такой Даргин, но сейчас, по слухам, служит уже машинистом на бронепоезде. С Федора Васильевича взяли слово, что будет отвечать за ребят и вместе с ними работать. Им нужен постоянный присмотр.

В этот день никого не послали ни на камыш, ни на поиски пригодных для укладки рельсов. Все работали на станции.

От пригнутого к шпалам семафора до поваленного паровозного тендера зияли свежие воронки. Их надо было сравнять с землею, засыпать, иначе невозможно укладывать рельсы вместо разбитых, исковерканных. Бородулин распорядился засыпать только песком. Людям дали наскоро сколоченные носилки, и работа началась.

Песок брали с последнего со стороны домов пути прямо из-под шпал. Тот путь был совсем негодным, поэтому балласт здесь не требовался. Федор Васильевич нагрузил первые носилки, Петр и Дмитрий подняли их и тут же опустили.

— Добавьте…

— А ну топайте!.. Посмотрю, в конце дня какую песню запоете. Когда без меня придется, чтобы знали меру. Не послушаетесь — аннулирую свои гарантии, уволим.

— О-о, какие строгости, — проворчал Дмитрий, наклоняясь к носилкам.

Насыпал Федор Васильевич, конечно, по-божески. Ничего, пусть втянутся в работу, а потом будет видно. Это не камыш, а песок — земля, одна совковая лопата сколько весит…

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

1

Осень тускнела. С каждым днем становилось все холоднее. В Раздельной между рельсами ветер гонял скрюченные, шуршащие по песку жухлые листья. Дождей вылилось мало, пересохшую землю, оставшиеся живыми после бомбежек и пожаров деревья поселка, тощую, с тонкими паутинчатыми стеблями траву — все по ночам сковывал мороз. Днем немного отпускало, но не совсем, даже поверхность земли не оттаивала. А однажды, проснувшись, рабочие увидели около вагончика ровную белизну снега. Вышли умываться, а снег-то, оказывается, куда ни глянь. Мало его выпало, а все же земля была укрыта. Думали, зазимок, но снег не растаял ни через день, ни через неделю, стал сероватым от пыли и сбился ветром к заборам, кустам, к подошвам рельсов, отчего прямизна стальных ниток казалась строже и неколебимей.

В вагоне по ночам остывало, и приходилось подтапливать. Установили очередь, каждый знал, когда ему вставать на дежурство у печки. Список вывесили на двери, все было ясно, — числа, фамилии. Только не значились Петр Ковалев и Дмитрий Даргин.

Дмитрий прочитал, недовольно засопел.

— Забыли, что ль?

И когда понял, что не забыли, а пожалели как новичков, закипел:

— Может, бутылочки с молочком таскать за нами будете? Может, сосочки приготовите?

Никто не отозвался на его возмущение. Впереди был рабочий день, поважнее заботы овладевали людьми. Надо было вытащить из запасников ватные шаровары, — кое-кто побеспокоился об этом загодя, а у кого таковых не было, напяливали на себя по двое-трое штанов: на высокой насыпи, где в последние дни доводилось работать, гулял такой пронизывающий ветер, что враз превратишься в сосульку.

Вечером Дмитрий заявил:

— Дежурить у печки буду я.

Бригадир Бородулин вздернул бровями.

— Не слишком ли много берешь на себя?

— Как всем, так и мне…

Бородулин подумал и написал химическим карандашом в конце списка: «Даргин». Помедлив, добавил: «Ковалев».

— Попробуем…

После ужина рабочие молча расходились по своим кроватям. Многие еще не отошли от дневной стужи и были рады месту под одеялом.

Дмитрий наколол дров из гнилых шпал, не годных для укладки в путь, натаскал в вагон поближе к железной самодельной печи. Дрова начали оттаивать, и запахло удушливым креозотом. Но никто не заругался на Дмитрия, — других-то дров не было.

В печке гудело, ее квадратные железные бока стали прогреваться, и уже появлялись оранжевые раскрасневшиеся плешины.

Людей разморило. Сбросив одеяла, многие уже спали, только в самом дальнем углу еще шептались:

— Если наши перешли в наступление, то гляди теперь, как поезда попрут…

— Да, хорошо бы… Как же они попрут, путя все поковерканные…

— Починят, силы найдутся…

Вскоре и этот шепот прекратился. Изредка слышался храп да редкие неразборчивые вскрики во сне.

Трещали дрова в раскаленной печке, ветер тугой лавиной давил на стены, снаружи визжала проволока, торчавшая из-под вагонных колес, и царапалась снизу об пол. Эту проволоку Петр не раз собирался выдернуть, чтобы случайно не зацепиться за нее, не ободраться, но до работы другие дела, поважнее, вставали на первое место, а после всегда хотелось поскорее добраться до своей кровати. Будет теперь эта проволоке всю ночь действовать на нервы.

— Ковалев, Петь, слышишь, что ль? — донесся усталый голос Тимофея. — Ты бы сморозил какую-нибудь историю, рассказал бы книжку, а то никак не усну.

— Можно, бригадир? — с готовностью спросил Петр.

— Валяй, — сонно ответил Бородулин.

Петр повернулся на спину, сбросил с себя одеяло.