Один выстрел во время войны

А это — Алевтина, ее тоненький голос, немного насмешливый, немного укоряющий, а все же адресованный Федору Васильевичу.

— Будешь в моей бригаде, — протянул руку новичку коренастый мужчина. — Бородулин, бригадир, так и запомни. Какая профессия у тебя?

— Военная. Повоевал, потом учителем поработал, военное дело преподавал…

— Я не отдел кадров и не поп-батюшка, нечего исповедоваться, — показал, улыбаясь, Бородулин белые зубы. Стоявшие рядом мужики засмеялись. — Что умеешь делать, рукомесло какое?

Федор Васильевич задумался. На самом деле, что он умеет?

— Ладно, потом разберемся. Завтра, Уласов, для начала пойдешь косить камыш в пойме. Косить умеешь?

— На это я способен.

— Ну, тогда совсем хорошо. Значит, на камыш. Утром сбор здесь, понял?

— Ясно. Товарищ Бородулин, можно обратиться? У меня с жильем…

— Знаю. Пойдешь со мной, определю.

Сквозь толпу, расталкивая людей, к Бородулину пробиралась Алевтина.

— Пойди сюда, — схватила она бригадира за рукав и потащила в вагон.

На ступеньках вагона появился другой бригадир и начал выкрикивать фамилии — наряд на завтра.

Мужское общежитие размещалось в длинном сигарообразном вагоне, поставленном в конце станции у семафора. Федор Васильевич никогда не бывал в таком жилье. Узкий вагон, низкая крыша, голова едва не касалась ее покатой поверхности. Когда проходил вдоль длинного ряда железных кроватей, ему казалось, что этот потолок специально опущен, чтобы люди побыстрее легли на свои кровати, чтобы не разгуливали здесь после работы. Посреди вагона стояла железная печка.

Свободная кровать оказалась как раз напротив входа. Нехорошо, конечно, да что было поделать, и за это спасибо, не на улице, не под открытым небом. Он сразу же лег спать, как только Бородулин показал ему место. Было уже темно, и он уснул быстро.

Утром у вагона ему вручили косу и длинный брусок, плоский и шершавый, прямо-таки с наждачной поверхностью, сказали — косу точить, когда затупится. Еще сказали, что с ним будут работать женщины, они свое дело знают, так что в надзоре начальства не нуждаются.

— Это кто же при нас в роли начальства поставлен? — повернулся Федор Васильевич к Бородулину.

— Ну, ты не совсем, конечно, начальством будешь, — таил Бородулин в глазах издевательскую улыбку, — а вроде петуха.

— Спасибо. Удружили…

— Ладно, какое там спасибо, — скалил зубы Бородулин. — Мы все понемногу петухи, ну и тебя не хочется обижать…

Черт-те что! Ни одного часа не работал, а уже стал предметом насмешек. Среди женщин, которые должны идти на заготовку камыша, Федор Васильевич увидел Алевтину.

— А это зачем? — показал он Бородулину на Алевтину.

— Как зачем? Работать… Попросилась в твою группу. Просьба трудящихся, мой дорогой, а трудящихся надо уважать… Счастливчик! — уже откровенно смеялся Бородулин.

Женщины пошли впереди, Федор Васильевич за ними. Обиды на Бородулина из-за его насмешек он не имел. Это даже хорошо, что бригадир подшучивал, значит, отношения с ним будут нормальными, начало положено здоровое, поэтому не надо портить настроение пустяками, всякое ведь может быть, на работе-то. И он уже улыбался, вспоминая беззлобные слова своего нового начальства…

Судя по деловой сосредоточенности, женщины быстро нашли о чем говорить. Только Алевтина выделялась своею непричастностью к общей беседе. В самом начале пути она оглядывалась, и, когда ее взгляд встречался со взглядом Федора Васильевича, она выжидала, чем он ответит на ее немой вопрос, но ответа не находила. Потом Алевтина перестала оглядываться. А все же походка ее не была свободной. Так она и шла, вся напряженная от присутствия Федора Васильевича, вся будто бы искусственная и в четких шагах своих, и в высоко поднятой голове, и в прямой, словно разглаженной спине.

Федор Васильевич уже думал, что не следует обижаться на Алевтину за ту демонстрацию, что устроила она в пакгаузе перед мужем, в которой невольно пришлось выполнять не очень-то приглядную роль. Что было, то прошло. Ну, показала свою женскую способность. Больше-то ничего? Не стоит за это казнить Алевтину упреками или не замечать ее присутствия. Случайная встреча не получит никакого продолжения, это Федор Васильевич уже знал и в это твердо верил. Теперь, да еще в присутствии женщин, надо бы поговорить с ней, чтобы для нее не было обидно, но чтобы и без всякого показа их близкого знакомства. Такая задача уже не казалась сложной, и Федор Васильевич шел с ощущением, что ведет себя правильно, что поступил с Алевтиной, окончательно решив отмежеваться, тоже правильно и что осложнений по этой причине теперь не возникнет.

Вся группа спустилась в пойму реки. В сухих бесцветных кустах репейника еще держался мороз, белая крупчатая россыпь прижималась к земле, к самым корням.

Луговое было где-то рядом, а Федор Васильевич ничего не знал о своих ребятах. Написать надо. Ему хотелось заглянуть хотя бы одним глазом в школу, в классы, — как там? И понимал, ничего особенного за такое короткое время конечно же не произошло.