Один в Берлине (Каждый умирает в одиночку)

– Скажу ли я «да» или «нет», господин комиссар, вы все равно притащите Берту сюда и изобьете. Я видела госпожу Хефке в нижнем коридоре, больше мне сказать нечего…

Комиссар Лауб стремительно отвернулся и громко пукнул прямо в лицо Анне Квангель. Потом опять повернулся и с ухмылкой уставился на нее.

– Нюхните, у меня много таких в запасе, начнете юлить – повторю! – Внезапно он переходит на крик: – Дерьмо вы все! Дерьмо! Сволочи! И я не успокоюсь, пока всех вас, гадов, не урою! Всех! Всех! Дежурный, Берту Купке сюда!

Некоторое время он запугивал и бил обеих женщин, хотя Берта Купке сразу призналась, что рассказала Анне Квангель про госпожу Хефке. Раньше она сидела в одной камере с госпожой Хефке. Но комиссару Лаубу этого было мало. Он хотел в точности знать каждое сказанное ими слово, а они ведь всего-навсего, по женскому обыкновению, поделились друг с дружкой своими бедами. Комиссар же всюду чуял заговоры и государственную измену и не переставал бить и задавать вопросы.

В конце концов рыдающую Купке снова отволокли в подвал, и Анна Квангель снова осталась единственной жертвой комиссара Лауба. Она так устала, что слышала его голос как бы из дальней дали, его фигура расплывалась у нее перед глазами, а удары уже не причиняли боли.

– Так что же случилось? Почему так называемая невеста сына перестала к вам заходить?

– Да ничего не случилось. Мой муж не хотел никаких гостей.

– Вы же признали, что он согласился на визиты Хефке.

– Хефке были исключением, потому что Ульрих мой брат.

– А почему Трудель больше не заходила?

– Потому что мой муж не хотел.

– И когда он ей об этом сообщил?

– Да не знаю я! Господин комиссар, я больше не могу. Дайте передохнуть полчасика. Ну хоть пятнадцать минут!

– Только когда признаетесь. Когда ваш муж запретил девице приходить?

– Как только погиб сын.

– Ну вот! И где это было?

– У нас в квартире.

– Чем же он это объяснил?

– Просто сказал, что впредь не хочет общаться. Господин комиссар, я правда больше не могу. Десять минут!

– Ладно. Через десять минут сделаем перерыв. Так чем ваш муж объяснил, что Трудель больше не должна приходить?

– Он больше не хотел общаться. Мы ведь уже задумали писать открытки.

– Значит, он сказал, чтобы она больше не приходила, так как он планирует писать открытки?

– Нет, об этом он ни с кем не говорил.

– Так какую причину он назвал ей?

– Сказал, что не хочет общаться. Ох, господин комиссар!

– Назовите мне подлинную причину, и я сразу же на сегодня закончу!

– Но это и есть подлинная причина!

– Как бы не так! Я ведь вижу, вы врете. Не скажете правду, буду вас допрашивать еще десять часов. Так что он сказал? Повторите мне слова, которые он сказал Трудель Бауман.

– Я не помню. Он ужасно рассердился.

– Почему рассердился?

– Потому что я оставила Трудель Бауман ночевать.

– Но ведь он только потом запретил ей приходить или сразу отправил ее домой?

– Нет, только утром.

– И утром запретил ей приходить?

– Да.

– Почему же он рассердился?

Анна Квангель сделала над собой усилие.

– Я вам скажу, господин комиссар. От этого уже никому вреда не будет. Той ночью я спрятала у себя старую еврейку, Розентальшу, которая потом выбросилась из окна. Вот поэтому он и рассердился, поэтому и Трудель заодно вон вышвырнул.

– А почему эта Розенталь пряталась у вас?

– Она боялась оставаться одна в квартире. Она жила над нами. Мужа ее забрали. И она боялась. Господин комиссар, вы обещали…

– Сейчас. Сейчас закончим. Стало быть, Трудель знала, что вы прятали у себя еврейку?

– Но ведь это было не запрещено.

– Еще как запрещено! Порядочный ариец не прячет у себя жидовских свиней, а порядочная девушка идет в полицию и сообщает об этом. Что Трудель сказала насчет того, что у вас в квартире жидовка?

– Господин комиссар, больше я ничего не скажу. Вы каждое мое слово переворачиваете. Трудель никаких преступлений не совершала, она вообще ни о чем не знала.

– Но ведь она знала, что у вас ночевала жидовка!

– В этом не было ничего дурного!

– Мы думаем иначе. Завтра займусь этой Трудель.

– Боже милостивый, что же я опять натворила! – разрыдалась Анна Квангель. – Вот и на Трудель навлекла беду. Господин комиссар, не трогайте Трудель, она в положении!

– Ба, вам и об этом известно, а говорите, не видели ее два года! Откуда вы это знаете?

– Да я же сказала, господин комиссар, мой муж столкнулся с ней на улице.

– Когда это произошло?

– Несколько недель назад. Господин комиссар, вы обещали мне маленький перерыв. Совсем маленький, прошу вас. Я правда больше не могу.

– Еще минуточку! Сейчас закончим. Кто начал разговор, Трудель или ваш муж, они ведь были в ссоре?

– Они не были в ссоре, господин комиссар!

– Так ведь твой муж запретил ей приходить!

– Трудель вовсе на него не обиделась, она знает моего мужа!

– Где именно они столкнулись?

– По-моему, на Кляйне-Александерштрассе.

– Что твой муж делал на Кляйне-Александерштрассе? Вы же сказали, он всегда ходил только на фабрику и обратно.

– Так оно и есть.

– Что же ему понадобилось на Кляйне-Александерштрассе? Небось открытку подбрасывал, а, госпожа Квангель?