Один

И потом, понимаете, Чаплин настолько владел формой совершенно, что иногда это производило впечатление нравственного холода, отстраненности, неучастия. И поэтому лучшая его картина, самая совершенная — «Месье Верду», которая мне представляется просто одним из лучших фильмов всех времен и народов, комедия, которая мне представлялась колоссально смешной, именно из-за этой моральной амбивалентности большинством не была воспринята. Точно так же, как лучшие вещи Зощенко — например, абсолютно совершенные маленькие рассказы в «Перед восходом солнца», в книге, которая представлялась ему лучшей и которая, по-моему, и объективно лучше всего этого написана, — это не нашло понимания, это показалось для XX слишком холодным, неангажированным, слишком объективным. Вот, если угодно, так.

Что касается Бастера Китона и Маяковского — вопрос не такой надуманный, как может показаться, потому что, ну, Бастер Китон, скажем, для Лорки и вообще для авангардистов XX века был очень важной фигурой. И отсюда «Велосипед Бестера Китона» как одна из главных пьес Лорки и таких самых странных авангардных пьес вообще. Ну, Маяковский-то как раз предпочитал товарища Шарло, он предпочитал Чаплина. Он вообще любил, так сказать, световые балаганы (в этом он со своим тезкой совпадал), но любил в них, конечно, прежде всего вот эту чаплинскую эксцентриаду. Как он относился к Китону — я, кстати, не знаю.

Но дело в том, что… Знаете, вот Китона называют «комик без улыбки». А Маяковский тоже известен как человек, который очень редко улыбался и никогда не смеялся. Он запечатлен улыбающимся на двух-трех фотографиях. И эта улыбка очень искусственная. Настоящая, широкая такая улыбка — это не такая гнусноватая ухмылка, как на некоторых фотографиях. То, что называл Катаев «железными подковами» его улыбки. Вот эти складки по краям рта действительно напоминают железные подковы. Он человек без улыбки, в этом смысле вы правы. Его стихи мимически очень однообразны, то есть мимика автора отличается чрезвычайной механистичностью и предсказуемостью.

Но Бестер Китон, понимаете, ну, как и Маяковский, он довольно депрессивный персонаж, но все-таки как бы чувство комического, чувство гротескного, чувство такой буффонады ему не чуждо. А ведь Маяковский с годами совершенно перестает быть сатириком. Ну, понимаете, «Баня» — это уже не сатира. «Баня» — это уже выход в какие-то более высокие сферы. «Баня», по-моему, гениальная пьеса. Во всяком случае, ее второй и третий акты — это просто шедевры настоящие. Да и «Клоп» в общем, если вдуматься, уже совсем не смешная пьеса. Поэтому на премьере «Клопа» и особенно «Бани» так мало смеялись. У Маяковского вообще с его чувством комического какие-то странности. Мне кажется, что он слишком жесток для того, чтобы быть смешным. Вот знаменитая книга «Маяковский улыбается, Маяковский смеется, Маяковский издевается», которую он сам составил, — это все вещи, написанные в первой половине двадцатых. Во второй начинает у него доминировать уже такая жестокая, я бы сказал, онтологическая ирония, почти обэриутская.

«Почему в скандинавскую культуру так органично вписался паттерн экстремального звучания, в частности в металле? Является ли эта тенденция продолжением модернизма в скандинавской литературе?»

Не знаю. Я настолько мало понимаю в скандинавском металле и в скандинавском роке вообще! Но в принципе, понимаете ли, за что я готов уважать металл? Металл — это продолжение трагического в искусстве. Вот в искусстве семидесятых-восьмидесятых годов, в которых почти не осталось трагедии или, вернее, она стала будничной, металл продолжал настаивать на каком-то глубоком неблагополучии мира. И вот за это я его склонен любить — не за агрессию, а за осознание трагизма, который во всем этом.

«Почему коммунисты — вроде прогрессивная сила — не могут отойти от культов личности и каких-то постоянных разборок на темы Сталина и так далее? Легче было бы, если бы все это признали, все эти прегрешения, и дальше бы продвигали идею, которая должна быть больше всех этих перегибов. А выходит, что главные адепты коммунизма защищают какие-то жуткие методы управления, от которых не могут откреститься. Спрашиваю вас как человека, видящего в проекте СССР светлую сторону, впрочем, как и я».