Знакомы не были. Я совершенно не стремился с ним познакомиться. Мне было интересно на него посмотреть. Жолковский вспоминает, что в тот единственный раз, когда он его увидел, он был поражен его резкостью, артистизмом, богатством аргументации. Как я отношусь к этой теории — можно прочесть в моей довольно пространной статье о Гумилеве. Я отношусь к ней как к литературе. Понимаете, в середине XX века в силу разных обстоятельств возник такой русский жанр всеобъясняющей теории всего. Это жанр историософский, но по большому счету, конечно, литературный и даже, я бы сказал, паралитературный. Это духовидчество Даниила Андреева, наиболее высокий уровень. И я считаю, что «Роза Мира» — это великая историософская проза, ну, сказочная. Она, может быть, сравнима с «Властелином колец». Все эти шругры, шрастры, подземные миры, сама конструкция этой Розы Мира гигантской, все эти Звенты-Свентаны и прочие замечательные персонажи — это меня совершенно не увлекает как идея, но как художественное произведение бесконечно восхищает. Панин с его теориями густот и пустот. Отчасти, кстати говоря, Солженицын с «Красным колесом», тоже все объясняющим в истории. Ну и, соответственно, теория Козырева (материальное время и физические потоки времени), тоже придуманная в заключении. Все это придумано в заключении. И там же Лев Гумилев, который в «Крестах» дополнил свою теорию, придумал, увидел как целое свою теорию этногенеза, увидел карту Земли, где, как разящие мечи, как эти сабли, перемещения пассионарных народов. Как теория это, по-моему, критики не выдерживает, особенно связь ее с космическими излучениями. Там «если факты не влезают в теорию, тем хуже для фактов». Но как художественное произведение — это величественно и грандиозно. Это такой жанр мистериальный, жанр тюремной теории, я бы сказал, тюремной мистерии, «железной мистерии», как это называл Даниил Андреев. Почему это так распространилось? Потому что с помощью материалистических теорий стало уже нельзя объяснять кошмар XX века. Мне в Гумилеве не нравится одно: что для него пассионарность — это такой синоним дикости, грубости. Интеллигенцию он ненавидит, культура под подозрением. Немножко такой шпенглерианский взгляд, но еще хуже, чем у Шпенглера. Шпенглер же, кстати, пришел к фашизму. Что мы кокетничаем-то и врем? Апология дикости, ненависть к цивилизации и культуре всегда кончается тем, что ты, как Хайдеггер, оказываешься еще правее Гитлера. И это, на мой взгляд, неизбежный такой путь всякой плоти. Вот мы будем о Гамсуне говорить. Вот у Гамсуна по тем же причинам произошел его приход к фашизму — это ненависть к модерну. И мне кажется, что пассионарность — это антимодернизм, это действительно такая апология дикости. И когда Лев Николаевич говорил о себе: «Я не интеллигент, у меня профессия есть», — мне кажется, он как раз и ставил себе самый точный диагноз, потому что профессии-то у него и не было. Он был замечательный, может быть, географ, замечательный историк, но главные его открытия лежат не в плоскости истории и географии, потому что то, чем он занимался, прямого отношения к науке не имеет. Это не наука, это паранаука, но это великая поэзия. Помните, как говорил Пушкин как-то, по-моему, о какой-то из цитат из Корана: «Плохая физика, но какая великолепная поэзия!» Мне кажется, здесь такая же история.
«Вы признались в нелюбви к фэнтези, перечислив его недостатки: ходульность и предсказуемость персонажей… Как вы думаете, то, за что вы не любите фэнтези — это его «родовое проклятье» или просто 90 процентов этого жанра — трэш?»
Ну, действительно у этого жанра высокий шанс быть трэшем. Как говорили: «Жанр не обязанный быть глупым, но имеющий высокие шансы быть таковым». И собственно Стругацкий говорил то же самое: «Это жанр предельно далекий от жизни». У фэнтези скорее исключениями являются высокие образцы. Я не люблю фэнтези за его довольно примитивную сказочную этику, за наличие простого добра и зла. А вот такие тексты, как «Вейский цикл» Латыниной — это никак не фэнтези, это нормальный сайенс-фикшн.
«Путин на билбордах улыбается улыбкой Джоконды. Как вы думаете, к чему этот трюк?»
Ну, я не знаю. Это не улыбка Джоконды. Это вы просто или плохо думаете о Джоконде, или хорошо — о Путине. Но такая, понимаете, сфинксовая улыбка, она действительно часто появляется у него в последнее время. Это улыбка человека, которому нечего сказать. И на эту тему было сказано очень хорошо у Тютчева: