Одержизнь

«Странно. Такое ощущение, что в Англии всё наоборот, – размышляет Жиль, размеренно шагая за Ксавье. – Да, у них тоже есть старое и новое. Только почему-то старое ценится больше. Старое здесь – признак статуса. Чем старее дом, тем богаче его владелец. На улицах люди одеты в новую одежду, пользуются технологиями, о которых мы даже не слышали. А у нас люди попроще в мусоре живут… Вот мы сейчас в доме короля. Ничего нового, одно роскошное старьё, золотые штуковины, которые у нас в городском музее выставлены. Охрана вся одета так, будто я смотрю старую детскую книжку про Англию. Будто за сотни лет здесь ничего не поменялось. Почему так? И не спросишь же, это вроде как невежливо…»

Жиль прислушивается к тому, что говорит идущий рядом с Ксавье Дэвис.

– У нас не принято привлекать к себе внимание, – вполголоса толкует одетый с иголочки Генри. – Спрашивает король, вы лишь отвечаете. Ваши вопросы – только если его величество сам спросит, о чём бы вы хотели узнать. Месье Ланглу, вы умнейший человек, но я вынужден напомнить: никаких неудобных тем.

– Да, Генри, благодарю.

Вчетвером они и сопровождающая их охрана (Жиль даже вспомнил, что называется она «королевская гвардия») останавливаются перед очередными закрытыми дверями, у которых неподвижно замер очередной одетый, как в детской книжке, караул. Дэвис коротко кланяется немолодому мужчине в строгом костюме и что-то негромко говорит ему. Тот открывает перед ними двери, и четверо визитёров входят в огромный, ярко освещённый зал.

Белый, золотой, алый – первое, что бросается в глаза. Красный ковёр под ногами делает шаги почти бесшумными, длинный стол, за которым сидит с десяток человек, кажется бесконечным. Жиль идёт рядом с Ксавье, глядя строго перед собой – как его учили. Он не волнуется, но мальчишку не оставляет ощущение напряжения. Как будто он снова идёт по рельсе высоко над рекой. Воспоминание пробуждает боль в левой щеке, шрамы начинает ощутимо потягивать. Мальчишка подавляет вздох, ловит быстрый взгляд отца Ланглу, обращённый к нему. Опускает ресницы, едва заметно кивая: всё в порядке. Он спокоен, а вот учитель волнуется – и прежде всего за него, Жиля. Нельзя подвести.

Дэвис останавливается, и присутствующие за столом встают, как по команде. Все, кроме одного: пожилого седого мужчины с равнодушным лицом с вытянутым подбородком. Седовласый внимательно смотрит на прибывших гостей, и на мгновенье на его губах появляется лёгкая тень улыбки.

Коротко кашлянув, Дэвис громко и отчётливо произносит:

– Его высочайшее величество Георг Восьмой, Божьей милостью король Соединенного Королевства Великобритании и Северной Ирландии и других его царств и территорий, глава Содружества, защитник веры, самодержец орденов рыцарства.

Жиль нервно сглатывает, с ужасом представляя себе, что вот этим длинным совершенно незапоминаемым придётся обращаться к королю. Сидящий седой мужчина видит замешательство на мальчишкином лице, усмехается, машет Дэвису рукой и говорит:

– Не смущайте наших гостей, сэр Дэвис. Лучше представьте их уважаемым пэрам.

Генри почтительно кивает и разражается длинной тирадой на английском, из которой Жиль понимает только их с Ксавье и библиотекарем имена. Пользуясь тем, что Дэвис говорит, Жиль исподтишка рассматривает огромный зал. Чем-то он напоминает богатые дома Ядра. Картины с изображением сцен битв на стене, букеты из живых цветов в больших вычурных вазах, тяжёлые бордовые шторы на окнах. Как называется такой стиль? По истории тебе же вдалбливали, вспоминай. «Барокко? Барокко вроде», – размышляет Жиль, разглядывая обращённую к нему спинку стула. Поднимает глаза, ловит обращённые к нему взгляды присутствующих: заинтересованные, оживлённые. Интересно, что Дэвис такого про него сказал?

– Прошу к столу, – распоряжается Георг Восьмой, и присутствующие садятся.

Генри Дэвис усаживает Ксавье Ланглу напротив короля, Жиля справа, Фортена слева от священника, сам присаживается рядом с библиотекарем. Жиль осторожно подталкивает Ксавье в бок и шепчет, склонив голову:

– Король говорит по-французски? Зачем?

– У монархов Англии свободное владение французским – семейная традиция. А в данный момент это знак уважения его величества к гостям, – вполголоса поясняет Ксавье.

К столу подходят официанты, аккуратные, худенькие, одетые в одинаковую чёрно-белую форму. Перед Жилем ставят тарелку с чем-то непонятным, ранее никогда не виденным, рядом тонкие девичьи руки оставляют округлые чаши с овощным салатом, подают хлеб, нарезанный треугольниками. Жиль таращится в тарелку, не решаясь приступить к трапезе.

– Вилку в левую, нож в правую, – тихо подсказывает Ксавье.

Мальчишка кивает, подцепляет зубцами вилки непонятное блюдо, отправляет кусочек в рот. Вкус странный: вроде бы и мясо, к которому он уже привык в Лондоне, но есть что-то, напоминающее и рыбу. «А что Акеми сегодня ела на ужин? – думает Жиль и грустнеет: – Мы не пришли, она наверняка волнуется. А вдруг обидится?»