Пока Глэнсвуд бегал по комнате, граф с замиранием сердца глядел, как отражение его друга не двигается с места. Точнее, двигается, но абсолютно не так, как положено. Оно колотит в зеркало изнутри, с каждым ударом все сильнее и сильнее, и вот уже слышится тонкий звон стекла, отдающий в уши, и ползет паутина трещин по поверхности зеркала, и Лерой кричит не своим голосом. Он хватает и поднимает над головой стул, кидаясь к зеркалу поперек комнаты, чтобы успеть разбить его первым, замахивается…
Время останавливается. Лерой не успевает. Прежде чем стул касается зеркала, оно разлетается вдребезги тучей сверкающих осколков, словно водяной взрыв. Герберт прикрывается рукой, но он слишком далеко, чтобы в него что-то попало. Осколков много – большие, поменьше и совсем крошечные, как сверкающая пыль, они отлетают на определенное расстояние и стремительно осыпаются вниз, будто натыкаясь на невидимую преграду.
Лерой не успевает сделать ничего, и он слишком близко, стена накрывает его. Куски зеркала впиваются герцогу в тело, колючая пыль слепит глаза, он роняет стул и бессильно падает на пол, вслепую пытаясь вытащить осколки из неглубоких, но кровоточащих ран. Над ним возвышается фигура – расплывчатая и нечеткая, и Герберт бросается к другу, чтобы оттащить его в сторону.
Глэнсвуд стонет от боли, мужчина над ним улыбается. Перед тем, как упасть на пол, Герберт успевает заметить, что мужчина поразительно похож на Лероя, просто один в один. Земля словно притягивает его в десять раз сильнее обычного, но он продолжает ползти.
– Герберт! – крикнул Глэнсвуд. Он почти плакал от беспомощности и от боли во всем теле, а особенно в глазах, которые он яростно тер окровавленными кулаками. – Герберт! Герберт!
Отражение молча склонилось над герцогом, тогда Герберт, нащупав осколок покрупнее, замахнулся и ударил им двойника. Кусок зеркала впился ему в бедро, брюки потемнели от крови.
– Пшел вон! – озлобленно крикнул граф, стремясь напугать отражение, как бездомного пса. – Вон из
Отражение осклабилось и шагнуло к Герберту, держась за раненую ногу и позабыв о прежней цели. Но едва оно заметило серое от пятен лицо, оно отшатнулось и перестало скалиться.
– Что происходит, Герберт! – вскрикнул Лерой. – Ты жив? Я ничего не вижу!
Молодой граф вскинул руку и всадил еще один осколок в ступню двойника. Тот взвыл голосом Глэнсвуда и скривился от боли.
– Отползай на мой голос! – закричал Герберт. – Давай, давай, Лерой, дружище! Я засадил в него два осколка! Кажется, оно уходит!
Лерой стал ползти на голос и вскоре потерял сознание.
Герцог очнулся утром следующего дня. Глаза видели плохо и очень болели. Раскалывалась голова. Осмотрев себя, он обнаружил множество неглубоких промытых ран по всему телу, повязанных серыми бинтами. Они почти не болели, по крайней мере, боль в глазах точно заглушала все остальные ощущения. Лерой, смутно припоминая, как оказался у себя дома, охрипшим голосом позвал слуг.
– Не надо, – просипел где-то рядом незнакомый грустный голос, – не зови их. Я пока что здесь.
– Кто? – сказал Лерой и подскочил с кровати. – Кто ты?!
– Это я, мой друг. Это я.
– Где ты? О, господи, Герберт! Неужели ты жив? Пресвятая Мария!
– Жив, – раздалось откуда-то снизу.
– Где ты? – повторил Лерой.
– На полу. Где же мне еще
Герцог Глэнсвуд сел на корточки и стал слепо шарить руками перед собой.
– Я почти ничего не вижу, – проворчал он. – Расскажи, что случилось?
– Стеклянная крошка попала тебе в глаза. Я приказал слугам промывать их и закапывать специальными каплями. Если бы не это, ты бы ослеп.
– О, Герберт… – горько сказал Лерой. – Скажи мне… ты убил его?
– Нет, мой друг. Я его ранил, но он ушел. Пока я еще мог оторваться от пола, я отвез тебя в твой дом, опасаясь, что он может вернуться. С тех пор прошли сутки. Я был рядом с тобой и ждал твоего пробуждения. Я сказал твоим слугам вооружиться и быть начеку. Но сам я, к сожалению, теперь тебе не помощник.
– Что случилось, Герберт?
Снизу вздохнули, и герцог наконец нащупал нечто напоминающее человеческую голову.
– За то время, пока ты был без сознания, те пятна покрыли все мое тело и срослись. Теперь у меня не кожа, а… чешуя. Серо-зеленая, мой друг. И еще я не имею сил подняться с пола. У меня не получается встать даже на колени. Я ползаю, как гадкая ящерица… И что-то подсказывает мне, что это еще не конец.
– Герберт… мой дорогой Герберт… что же она с нами сделала? – Лерой, чувствуя себя самым несчастным человеком на свете, навзрыд заплакал, ничего не стесняясь. Слезы смачивали глаза, и от этого боль немного стихала.
– Да, противная попалась старуха. Ведь мы, собственно говоря, даже не были виновны в ее смерти. Это все кучер, растяпа. И ведь сидит себе сейчас, пьет эль и горя не знает. Не то, что мы с тобой. Один полуослепший, другой наполовину ящерица.
– Он ранил тебя? – Лерой, подслеповато щурясь, вскинул голову, позабыв о том, что собеседник на полу.