Одержимость

Хозяин провел ее в большую приемную с розовым ковром и показал на диван. Сам сел в кресло и положил ноги на розовый пуфик. Алекс оглядела комнату. Все здесь было в мягких розовых и коричневых тонах, ненавязчивых, как и мебель, и не очень удачно сочетающихся. Комната показалась Алекс странно голой, здесь не хватало каких-то мелочей, утвари, словно помещение недавно ограбили. На каминной полке стояло единственное украшение – статуэтка коулпортского фарфора, изображающая молодую влюбленную пару. На стене – фотография подростка в рамочке и телевизор. А больше почти ничего, что отвлекало бы внимание от человека в кресле против нее.

– Спасибо, что согласились принять меня, – повторила Алекс, сцепив руки.

– Да не за что. – Он дружелюбно улыбнулся, помолчал, потом спросил: – Вас интересует Джон Босли?

Она кивнула.

– Хорошо его знаю.

– Он и вправду жив, да? – спросила она.

По его лицу пробежала какая-то странная тень.

– Вчера был жив. И очень даже.

– Я просто не была уверена.

– Нет-нет, он вполне себе жив. – Капеллан встал. – Извините, забыл… одну минуточку.

Он вышел, и она снова оглядела комнату: телевизор, видео, потом опять фарфоровые фигурки на каминной полке. Два изящных молодых существа из другого века, влюбленные, беззаботные. Беззаботные. Есть ли такое место на земле, где живет беззаботность?

– Принес вот это, чтобы убедиться. – Хозяин вернулся в комнату и протянул ей маленькую черно-белую фотографию.

Алекс уставилась на нее. Карточка так дрожала в ее руке, что изображение чуть ли не расплывалось перед глазами. Она увидела двойной снимок – анфас и в профиль, с цепочкой цифр внизу. Бледное худое лицо, копна светлых волос. И глаза. Глаза.

– Боже мой, – одними губами проговорила она. – Фабиан. Сходство невероятное.

Фотография выпала из ее руки на колени. Алекс попыталась взять ее, но не удержала в дрожащих пальцах и выронила на пол. Она наклонилась, чувствуя неожиданный приступ тошноты, настолько сильный, что пришлось прижать руку ко рту.

Алекс сделала глубокий вдох, и приступ прошел. Посмотрела на капеллана. Облаченный в черное, он сидел в кресле, и на его губах играла улыбка.

– Очень трудно, – мягко сказал он. – Очень трудно.

– Сходство невероятное!

Он кивнул; что-то в выражении его лица показалось ей странным.

– Вы не видели его прежде?

Она отрицательно покачала головой.

– Простите меня… я не понимаю. Вы говорите, что он отец вашего… мм… сына?

Она кивнула.

– И вы никогда его не видели?

Она почувствовала, что краснеет.

– Мой муж… он бесплоден. Я была оплодотворена спермой донора… донором оказался Джон Босли. Это все делал специалист в Лондоне.

Он кивнул, нахмурился.

– Значит, вы, строго говоря, не родственники? – Капеллан помолчал. – Но с другой стороны, вроде и родственники. Интересный случай. – Он улыбнулся, лицо его посветлело.

– Могу ли я увидеть его?

– Я должен получить разрешение директора.

– Я бы хотела его увидеть.

Он улыбнулся:

– Не знаю. – Покачал головой. – Может так получиться, что мы откроем ящик Пандоры, – это не пойдет на пользу лечебному процессу. Я могу изложить вашу просьбу, но не уверен, что разрешение будет получено. Понимаете, он идет на поправку, но лечение шизофрении – процесс очень медленный и трудный, а у него уже случился серьезный рецидив.

– А могу я узнать, почему он здесь?

Он снова встал.

– Я принес его историю болезни… думаю, это против правил… но при данных обстоятельствах… мы наверняка можем сделать исключение.

* * *

Она сунула стопку жестких, отпечатанных на машинке листов в желтый конверт, обвязала его лентой.

– Постойте… фотографию тоже нужно туда вложить.

– Фотографию, – механически повторила она.

Кровь отхлынула от ее лица, и она сидела теперь без сил. Снова развязала ленточку, радуясь хоть какому-то занятию.

– Фотографию, – еще раз пробормотала она.

– Миссис Хайтауэр, – мягко заметил священник, – в Библии нигде не сказано, что ценить следует только хорошего человека.

Она тупо уставилась на него, видя лишь жесткую бумагу и черный больничный шрифт, потом кивнула, пытаясь сдержать слезы.

– Если человек безумен… – она с трудом подбирала слова, чувствуя, как слеза ползет по щеке, – если человек безумен, то можно ли простить его вину?

– Господь определил десять заповедей. Мы не можем их нарушать, не неся за это ответственности. Есть грех и есть ответственность, даже если человек душевно болен. Психиатры не могут дать человеку новую жизнь. И я тоже не могу. – Капеллан опять улыбнулся, закинул ногу на ногу. – Человек, который совершил преступление в состоянии помешательства, может стать лучше, только если осознает свой поступок и сможет сказать: «Я был болен тогда, но теперь чувствую потребность в прощении».

– И Джон Босли сказал эти слова?

Капеллан отрицательно покачал головой:

– К сожалению, у него в голове сумбур. Страшный сумбур.

– Это кажется очень жестоким.

– Жестоким?

– Жестоко, что Бог допускает такое состояние у людей.