Одержимость

– Возможно, это телепатия: ты приняла послание от Фабиана перед самой катастрофой, приняла его подсознанием, но он не запечатлелся в твоей памяти, а Форд воспринял его от тебя. – Он снова пожал плечами. – Это довольно сложный способ анализа. А другой…

– А другой в том, что Форд и в самом деле видел то, о чем сказал?

– Не знаю. Примечательно.

Появился официант.

– Голубя заказывали вы, мадам?

– Нет.

Алекс молча ждала, пока принесут заказанное блюдо, потом снова наклонилась над столом.

– Ты не знаешь, где найти специалиста по почеркам?

– Почеркам?

– Да, не знаю, как они называются, – полицейские прибегают к их услугам, когда им нужно узнать, поддельный документ или нет.

– Есть один человек, который иногда помогает мне в моих исследованиях. Думал вот заняться рукописями Мертвого моря. – Филип иронически улыбнулся.

– Чтобы досадить отцу?

Он задумался.

– Нет, это было много после… – Он помолчал, сурово разглядывая голубя, словно тот совершил преступление.

– Выглядит очень неплохо, – заметила она.

– Дохлая крыса.

– Что?

– Дохлая крыса.

– Что это значит?

– Как-то так его звали. Мертвая крыса. Дерат. Дюрат. Дендрет. Дендрет[17] – вот как!

– Есть хоть что-нибудь такое, чего бы ты не знал? – улыбнулась Алекс.

– Не знаю, почему я заказал голубя. Сейчас вот вспомнил, что не ем эту дрянь.

– Давай поменяемся.

– Нет-нет, не надо. Мальчонка должен отвечать за последствия своих действий.

Он посмотрел на нее странным взглядом, на мгновение выбившим ее из колеи.

– Тебе больше не обязательно быть мучеником, мы уже эволюционировали – мученичество осталось позади.

– Один – ноль, – сказал он, с сомнением ковыряя голубя вилкой.

* * *

«Вольво» Филипа был забит разным барахлом, но Алекс чувствовала себя там уютно. Ее ноги покоились на слое бумажного мусора, парковочных билетах, кассетах. В машине царила атмосфера обжитого дома.

– Ты когда-нибудь чистишь салон?

– Нет, конечно. Когда пепельница переполняется, покупаю новую машину.

Алекс улыбнулась, посмотрела на открытую пепельницу, забитую окурками.

– Что ты называешь «переполняется»?

«Дворники» размазывали дождь по ветровому стеклу, и огни Лондона мелькали перед глазами как в калейдоскопе.

– Тебе не страшно одной возвращаться в дом?

– Нет. – Она пожала плечами. – Я привыкла. Фабиан приезжал только на каникулы.

– Ты не думала завести еще детей?

Она отрицательно покачала головой:

– Я слишком стара, слишком во мне много укоренившихся привычек.

– И сколько же тебе?

– Я сама древность, – улыбнулась она. – Иногда чувствую себя старухой.

Она смотрела, как перед ее глазами взрываются и сменяются цвета – белый, оранжевый, красный. Слышала рев двигателей, ощущала силу торможения. Потом шелест покрышек по мокрому асфальту внезапно прекратился. «Дворники», эти два маленьких инструмента в оркестре лондонского вечера, мелькали перед ней – щелк, щелк, щелк, почти в такт с двигателем такси и ритмом музыки с дискотеки неподалеку.

– Я больше не могу иметь детей, – сказала она. – У нас была…

Она замолчала. Та боль еще не ушла и теперь усилилась. Алекс провела языком по нижней губе, наблюдая за игрой огней.

Филип остановился во втором ряду у ее дома и не стал заглушать двигатель.

– Спасибо за обед, – сказала она. – Не хочешь зайти?

На лице его мелькнуло странное выражение – почти страх.

– Я, пожалуй, вернусь к работе.

– Сегодня?

– Мальчонка не может заставлять мир ждать вечно.

– Как и его агент.

– Да, конечно.

– Слушай, ты не мог бы зайти на секунду, я бы показала тебе открытку. Хочу узнать твое мнение.

И опять она увидела то выражение на его лице, и теперь сомнений у нее не осталось: это был страх. Она не сводила глаз с его лица, ощущая неловкость. Что его беспокоит? Что смогло пробить кажущуюся непробиваемой защиту, которую он носил на себе, словно панцирь?

Несколько секунд Филип молча смотрел через лобовое стекло, потом странным покорным движением, словно признавая поражение, включил заднюю передачу и повернул голову, сдавая назад.

По ступеням он, казалось, поднимался с трудом, будто одолевая сопротивление невидимой силы. Алекс недоуменно смотрела на него: он шел словно по глубокой воде.

У двери он остановился, его качнуло, и он уперся рукой в косяк. Лицо его побелело, со лба капал пот. Он зажмурил глаза, и она в испуге посмотрела на него:

– Филип, что случилось?

Он поднял на нее взгляд. Ручьи пота стекали по его лицу.

– Все в порядке. Я в порядке. В порядке. Уже проходит, я буду в норме.

– Что проходит?

– Все хорошо. – Он нервным взглядом посмотрел на нее. – Все хорошо. Отлично.

Он улыбнулся.

Как только они вошли, в нос им ударила гнусная, отвратительная вонь. Алекс почувствовала рвотный позыв, повернулась и глотнула свежего воздуха с улицы. Мейн закрыл нос рукой и молча огляделся.

– Что такое? – Она включила свет в коридоре, но не заметила ничего особенного.

– Словно собака…

– Нет, не собака. – Он покачал головой.

Алекс прошла на кухню, зажимая нос платком.

– Здесь ничего. – Она убрала платок от носа. – Почти не пахнет.

Мейн подошел к лестнице.

– Наверху тоже не пахнет.