Уилбер: Безусловно, это так, покуда мы не смешиваем мандалический рассудок (№ 2) с реальным прозрением-созерцанием. Один из способов его применения состоит в попытке намекнуть другим разумам о том, на что может быть похож Бог. Гегель использовал подобный диалектический разум с великой силой, хотя он всегда слишком близко подходил к тому, чтобы смешивать его с духовным прозрением. Еще одна цель, с которой Нагарджуна необычайно умело прибегал к мандалическому рассудку, состояла в применении диалектики для уничтожения рассудка как такового, дабы проложить путь для действительного созерцания, или праджни.
RV: В чем именно это выражалось?
Уилбер: Нагарджуна входил в полемику с оппонентом, желавшим описать абсолют (брахманы утверждали, что Бог – это абсолютное существо; некоторые буддийские нигилисты утверждали, что это пресечение; другие же называли его паттерном; были еще и те, кто называл Бога монистическим или объединенным и так далее)…
RV: Все из данных утверждений частичны и двойственны?
Уилбер: Да, и Нагарджуна демонстрировал это, оборачивая логику оппонентов против них самих, после чего она начинала противоречить их же собственным рассуждениям. Понимаете, если пытаться делать утверждения о реальности в целом, ваше же собственное утверждение есть часть этой реальности, и тогда это начинает напоминать руку, пытающуюся схватить саму себя, или язык, пытающийся почувствовать свой собственный вкус. Все переходит в бесконечную регрессию или же вопиющее противоречие. Нагарджуна использовал данное присущее рассудку ограничение, дабы исчерпать попытки рассудка ухватить дух, и тогда, если процесс осуществлен тщательно, вы становитесь более открыты к реальному созерцательному прозрению: ум просто умолкает, и в зазоре между мыслями рождается праджня, или, по крайней мере, может существовать. Но, что до самой реальности, она не есть ни «бытие», ни «небытие», ни «и то, и другое», ни «не то, не другое», – таковы четыре категории буддийской логики Нагарджуны, которые базировались на первоначальных «невыразимых вещах» Будды. Чем бы ни была реальность, это можно «увидеть» только и исключительно в результате сатори, или действительного созерцательного прозрения (способ познания № 1).
RV: И любая ваша попытка выразить «увиденное» породит только очередной парадокс…
Уилбер: Да, но данные парадоксы, если с ними искусно обращаться как с упайей, представляют собой мандалический рассудок (способ № 2), – и таково одно из его применений.
RV: Ранее мы начали говорить о науке – о высшей науке.
Уилбер: В общем, как я уже сказал, мы должны соблюдать предельную осторожность. Если под наукой мы имеем в виду совместное и экспериментальное знание, тогда все сферы, включая и высшие, могут быть научными. [См. главу 2.] Но они не могут быть исключительно чувственно-эмпирическими; не могут все они и напрямую участвовать в формировании теорий.
RV: Потому что теория есть ментальное произведение?
Уилбер: Да. Сенсорно-чувственный способ (№ 5) сам по себе не формирует теорий, ибо он досимволен. А духовный способ (№ 1) сам по себе не формирует теорий, потому что он надсимволен: действительная сфера его функционирования – непосредственное и неконцептуальное прозрение.
RV: Стало быть, это ограничивает теоретизирование тремя подкатегориями ментального познания.
Уилбер: Само теоретизирование – да. Только ментальные способы познания формулируют теории, хотя сами теории и могут пытаться объяснить другие сферы – сферы, которые сами по себе напрямую не формируют теорий. Разумеется, классическая наука была теорией, направленной на биоматериальную сферу. Иными словами, это эмпирико-аналитическая теория, или способ № 4. Разум создает теорию-карту объективного биоматериального мира, пристально вглядывается в этот мир, обычно путем контролируемого изменения данного мира, а затем подгоняет карту под полученные результаты. Хорошая карта становится моделью, а модель, которую так никогда и не опровергли, становится законом.
RV: А как же насчет теории в способе № 3?
Уилбер: Это феноменологическая философия, интроспективная психология, межсубъективная коммуникация, интерпретация, системы ценностей и так далее. Этот способ познания действительно формирует теории, или карты того, на что похож субъективный и межсубъективный мир.
RV: Но эти теории не проверяемы эмпирико-аналитическим способом, ибо они не являются сенсорно-чувственными референтами?
Уилбер: Верно. Их проверяют процедуры герменевтики, интерпретация, сообщества сходно мыслящих интерпретаторов, прямое феноменологическое ухватывание и так далее.
RV: Можете ли вы привести пример?
