Обыкновенный день

Солнечно. Сонно.
Медленный вдох
с выдохом леса перемежается.
Перемещается облако в дождь.
К сердцу бережно принимая
лесотень,
светосинь,
начинаю
этот день
под синичью морзянку «тинь-тинь».
Островной государь,
лес уводит лосиной тропой, —
отрывной календарь
над распахнутой чьей-то судьбой.
Отмахнусь ли
от наплыва березовых струй,
как от чистого говора струн
потревоженных гуслей.
И у сосен ростральных,
где глухарь, где добыча легка,
боль свою не истрачу,
как зазря не затрону курка.
Говорун и молчальник,
повстречавшийся мне на пути, —
окаянный маячник,
ты по сердцу меня рассуди:
то ли так одичал я,
то ли стал я к себе же добрей,
то ли это — начало
самой истинной жизни моей.

В ДОЛИНЕ СМЕРТИ [1]

Адским кашлем пушки изошли.
43-й. Бронзовеют лица.
Это страшно — прахом раствориться,
чтоб глаза цветами проросли.

Это зябко — в те цветы глядеть,
как в друзей невозвратимых лица...
Каска проржавевшая.
Надень.
Лютик твой нелеп уже в петлице.

И уже ты старше двадцати,
строже двадцати на 43-й.
И уже тебя мне не спасти
если вдруг ты упадешь, прострелен,
как солдат,
которому была
так необходима каска эта.

А в долине полдень.
Добела
даль крахмалит сопки вешним светом.

Мы молчим с товарищем моим.
А на вербах розовеет завязь.
У бойниц о павших говорим,
о дождях дремучих над Рязанью.

Мы запомним: вербами прошит
дота череп.
Воскресенье, Зоннтаг...
А на запад, выверив по солнцу
азимут,
геологи прошли.

КРЕЧЕТ

И бродяга и ушкуйник
По судьбе и по душе,
У земли живу на первом
Неоглядном этаже.

В государстве полуночном
Неба, сосен и болот.
Благодарствуя за то, что
Писем почта не несет.

И за то, что каждый вечер
Ходит в небе тяжело
Золотой окраски кречет,
Опираясь на крыло.

То он ближе, то далече.
От беды ли? От тоски...
И каким ветрам навстречу—
Два крыла, как две руки.

От какой кручины кружит,
Нежит небо тяжело...
С высотою то ли сдюжит,
То ли выронит крыло?..

***