Обрученные с Севером

Ну, а что, собственно, в этом нелогичного? Но это не могло стать решающим в отношениях двух серьезных людей в такой непростой ситуации. А то, что вся команда, по словам того же Александра Конрада, ее боготворила, тоже нормально. Представьте себе фиалку в зарослях репейника! Не так давно на одной из российских полярных станций один из сотрудников рискнул взять с собой на зимовку жену. В результате через некоторое время он был вынужден ее даже в туалет провожать с топором, охраняя отнюдь не от хищников, а от собственных товарищей! Конечно, женщина в таких условиях становится дополнительным фактором напряженности. Но вот Альбанова, я думаю, Ерминия Жданко, скорее всего, побаивалась. Прямолинейный, жесткий, самодостаточный, он скорее мог внушать ей почтительный страх, нежели трепетные чувства. Если бы между ними действительно что- нибудь было, то я нисколько не сомневаюсь, что штурман изыскал бы все необходимые аргументы и возможности, чтобы забрать ее с собой на Большую Землю. Мне и самому очень хотелось бы поверить в романтическую версию Н. А. Северина и М. И. Чачко [93], в которой рассказывается о том, что Ерминия якобы передала Альбанову на прощание запечатанный конверт с признанием в любви. И, конечно же, она попросила вскрыть письмо, только когда штурман доберется до материка. Все это так красиво, но, боюсь, что к реальности не имеет никакого отношения.

Психологическая подготовка команды — это вообще отдельная забота и целая проблема при организации любой экспедиции, а уж тем более в Арктику. Да, во времена оные не было даже самого такого понятия, как «психологическая совместимость», но был определенный опыт поморов, которые, отправляясь на свой опасный промысел, тщательно подбирали себе команду. Был богатейший опыт Пири, Скотта, Амундсена и многих других. Но ни Брусилов, ни Альбанов организацией собственных экспедиций никогда не занимались и такого опыта не имели. Да и о каком отборе и психологической подготовке вообще может идти речь, когда люди набираются впопыхах, буквально за несколько часов до выхода в море? Некоторые матросы даже не очень ясно себе представляли, куда, зачем и на какой срок они уходят в море. Из дневника Александра Конрада:

«4 ноября 1912 года. Вечером все собрались в салоне у капитана, где он читал нам лекцию о цели нашей экспедиции».

Обратите внимание на дату: 4 ноября! Судно вышло из Санкт–Петербурга 28 июля, а 3 сентября покинуло последний порт — Александровск–на–Мурмане. И только теперь, спустя три месяца, когда зажатое льдами оно уже неуклонно дрейфует в направлении Северного полюса, капитан, наконец, посвящает команду в цели своей экспедиции.

Дисциплина на судне уже изначально, мягко говоря, прихрамывала. Вот информация из письма Ерминии Жданко родителям, отправленного еще из Тронгейма:

«Дорогие мои мамочка и папочка! В ночь со 2 на 3 пришли в Копенгаген.. Пребывание там, кажется, будет памятным всем, у всех были приключения… Один из наших матросов свалился ночью в воду, и ею забрали в полицию — пришлось выкупать».

Что, со стоящего в порту на якоре судна ни с того ни с сего матрос внезапно падает в воду, а потом только за это его арестовывают басурмане–полицейские? А это письмо уже из Александровска–на–Мурмане:

«К вечеру, когда нужно было сниматься, оказалось, что вся команда пьяна… и вообще, такое было столпотворение, что Юрий Львович[94]должен был отойти и встать на бочку, чтобы иметь возможность написать последние телеграммы».

А что ему оставалось делать? Впереди, уже совсем близко, заветная цель, а людей в команде катастрофически не хватает. Пришлось мириться и с этим!

Но вот мы подошли к самой главной, пожалуй, загадке штурмана Альбанова. Загадке, которая вот уже сто лет не дает спокойно спать людям, тщетно пытающимся ее разгадать. В чем же суть конфликта капитана и штурмана, в результате которого последний сначала был освобожден от своих служебных обязанностей, а затем и вовсе покинул судно? Злополучная психологическая несовместимость, любовный треугольник, личная неприязнь на бытовой почве задерганных невзгодами моряков? Ничего из этого исключить нельзя, но главное не в этом.