Обрученные с Севером

Белый медведь — самый крупный наземный хищник нашей планеты. Так написано в любой доступной энциклопедии, и смею вас заверить, что это действительно так. Масса самцов в этом регионе [89] в среднем составляет четыреста–пятьсот килограммов, а самок несколько меньше. Сорок три медведя, если не считать четырех убиенных медвежат, даже при самых скромных подсчетах дают сто пятьдесят, а то и двести килограммов чистого мяса каждый. Итого как минимум шесть с половиной тонн! Разделите это на двадцать четыре члена экипажа и на количество дней в году. Получается, что на человека приходилось более семисот грамм медвежьего мяса в сутки! Это не считая костей, жира, внутренностей. Не считая убитых к этому же времени свыше сорока тюленей. Более идеальных условий для хранения продуктов придумать трудно, как‑никак все‑таки Арктика! Куда же подевалось все это добро? Ответ лежит на поверхности. Нельзя забывать, что из Санкт–Петербурга во Владивосток отправлялось акционерное зверобойное общество, поэтому медведя били в основном ради ценной шкуры, а не из кулинарных соображений. На «Св. Анне» был собственный запас мяса пяти (!) сортов, а белый медведь отнюдь не является изысканным деликатесом, и мясо его использовали лишь для того, чтобы время от времени как‑то разнообразить рацион питания. Никто из экипажа даже мысли не допускал, что придется зимовать на судне хотя бы еще один год. Это стало окончательно понятно только в начале августа 1913 года, но было слишком поздно: судно стремительно двигалось на север, и добыча зверя резко сократилась.

А что же рыбная ловля? В дневниках Альбанова и Конрада нередко встречаются описания того, что и как подавалось к столу, особенно к праздничному. Но рыба в рационе команды не упоминается ни разу. Спустя полтора года после выхода «Св. Анны» из Санкт–Петербурга, а именно 28 января 1914 (!) года в дневнике у Александра Конрада появляется запись: «Сегодня хотим пробовать ловить рыбу». Скорее всего, слово «пробовать» здесь ключевое. В том смысле, что до этого момента ее вообще не ловили. Но почему? Нечем было? Полноте! Вот запись из найденных нами в 2010 году дневников, датируемая 7 мая 1913 года: «Сегодня был спор Ауняева с Баевым, кто скорей вяжет сети. Ауняев выиграл пари». Сети вязали забавы ради?

Очень непростой вопрос о медицине на корабле. Экспедиционный доктор, обещавший вместе со старпомом сесть на судно в Александровске–на–Мурмане, попросту не явился. В сложившейся ситуации Брусилову приходится выбирать из двух зол наименьшее. Он принимает предложение юной пассажирки Ерминии Жданко остаться в качестве медика на корабле:

«…надо было иметь еще хотя бы одного интеллигентного человека для метеорологических наблюдений и медицинской помощи. К тому же она была на курсах сестер милосердия, хотя бы что‑нибудь»[90].

А вот выписка из судового журнала «Св. Анны»:

«В состав экспедиции еще входит Ерминия Александровна Жданко, которая была столь любезна, что согласилась заменить, хотя и отчасти, не прибывшего врача. Она окончила самаритянские курсы и знает уход за больными».

В своем последнем письме к родителям, датированном 28 августа 1912 года и отправленном из Югорского Шара, Ерминия Александровна написала следующее:

«…Наше опоздание произошло из того, что дядя, который дал. денег на экспедицию, несмотря на данное обещание, не мог их вовремя прислать, так что из‑за этого чуть все дело не погибло… Страшно подвел лейтенант Андреев. Струсил и доктор, найти другого не было времени, затем в Тронгейме сбежал механик.. Аптечка у нас большая, но медицинской помощи, кроме матроса, который когда‑то был ротным фельдшером, — никакой, все это на меня производит такое удручающее впечатление, что я решила сделать, что могу, и вообще, чувствовала, что если я тоже сбегу, как и все, то никогда себе этою не прощу…»[91].