Обратимость

Не знаю, сморил ли меня сон или это был бред, но мне казалось, что я не спала всю ночь. Не просто-таки казалось, но как будто бы я открывала глаза, видя расплывчатое пламя свечей в комнате, чувствуя чье-то присутствие, но не рядом со мной, а в доме, как будто дом ожил и ходил ходуном вокруг меня. В груди билась тревога и страх, какая-то часть меня усердно старалась проснуться, вскочить с постели, другая же, словно под гипнозом, держала тело в оцепенении. Дрожащее пламя свечей колыхалось, как расплывчатое приведение, а весь потолок заняло густое черное марево, словно варившееся в огромном котле. Поймав взглядом дверь или то, что я знала было дверью, мне казалось, что она открыта и в коридоре кто-то постоянно быстро передвигается. В голове звучали голоса. То один, то несколько, то взволнованные, то спокойные. Но я не могла разобрать ни одного слова. Все выглядело смазано и туманно, почти чутьем улавливала предметы и происходящее вокруг. Мокрая от пота одежда прилипла к телу. Простыни тоже ощущались неприятно влажно и все время прохладно. Дьявольский хоровод окружавших меня образов сводил с ума, а проснуться все никак не получалось. Поистине, все плясало и сверкало перед глазами в первородном хаосе!

Однако я даже не заметила, когда все-таки крепко уснула, так как открыв глаза утром, убедилась, что спала. Тем не менее тяжесть в теле и голове осталась. Простыни сбились и помялись, а одежда до сих пор оставалась влажной. Еле разлепив глаза, я, хлопая ими, долго смотрела в потолок, приходя в себя. Замешательству моему не было предела. Что же это все-таки со мной произошло? Сон, или действительно я что-то пропустила из-за неспособности пробудиться ночью? В голове нервно колотился пульс, когда я напрягала всю свою “систему соображения”. Удивительно, но в памяти осталось все, вплоть до мельчайших деталей, хотя и также размыто. Перебирая детали по порядку, усердно и придирчиво, мне хотелось зацепиться хоть за что-то, чтобы можно было с большей долей вероятности назвать события прошлой ночи не сном, а действительностью, имевшей место. Все это случилось так неожиданно и выглядело так жутко, так незабываемо и реально по ощущениям, что я никак не могла опомниться.

От болезни, если она и имела место, не осталось и следа. Все съели впечатления. Когда я соизволила, наконец, подняться, со мною осталась только слабость и головная боль.

В спальне ничего не поменялось. Потрогав фитили свечей, я засомневалась, не понимая, теплые они или холодные. В конце концов оставив это безнадежное занятие, я вышла в коридор, прошла по комнатам, где тоже ничего не поменялось. Все равно, сон произвел на меня такое впечатление, что целый день я ходила сама не своя, пытаясь понять, произошло ли что-то ночью или это помутился рассудок.

Весь следующий день лил дождь, я очень удачно осталась дома. На улице не появилось ни души, что я могла сказать с уверенностью, так как полдня проглядела в окно, выпивая уже, наверное, пятую кружку чая. Хмурость погоды нагоняла сонливость. Ужасное состояние. Занимать себя чем-либо, кроме как пассивным сидением за столом, не хотелось. Я медитативно созерцала серебристые линии дождя, беспрерывно дрожащие лужицы, смутные очертания соседних домов, погруженных в туман, как в перину. Где-то на горизонте за коричневым массивом голых ветвей клубились серые, дышащие водой, как слезами, облака. Они варились в огромном котле небосвода, перемешиваясь, раздуваясь или, наоборот, исчезая. Их меланхоличность нагоняла на меня еще большую тоску.

Воспоминания мои ходили по кругу, начиная с того момента, как я попала в дом к Керранам, до сего дня. Я все продолжала копаться, выискивать, рассуждать и надеяться.

Вечером дождь прекратился, но стемнело так рано, что вечер как-то прошел мимо, и сразу же наступила ночь. Хотя, может, я и не заметила его.

Меня встретила прохладная постель. Поеживаясь и стараясь улечься поудобней, мне хотелось уснуть побыстрее, чтобы поскорее проснуться и начать другой день раздумий, может быть, более удачный. В ночной тишине слышалось тиканье часов, а за окном завывание ветра. Прислушиваясь то к одному, то к другому и слепо созерцая темноту, я лежала некоторое время, не думая ни о чем. Потом вдруг в моей голове всплыл разговор с Петрой.

Увы, мне не были известны все девушки клана и сделать выводы относительно них не представлялось теперь возможным. Что касается Петры, сногсшибательной красавицы и прирожденной королевы, несмотря на такие эпитеты, меня всю скручивало при мысли о том, что она бы могла стать спутницей Керрана. Он, наверное, и сам видел эту огромную разницу между ними. Чего он, интересно, вообще искал? Неужели он имел настолько избирательные вкусы, что во всем вампирском обществе не нашлось достойной его девушки? Или он действительно ненавидел вампиров настолько, что представительницы женского пола, какими бы красотками они не являлись, но будучи вампиршами, тут же вызывали в нем отвращение?