Оборотень. Новая жизнь

Макс не мог спать. Работы в замке шли допоздна, а когда прекращались, стук и грохот продолжали звучать у него в голове, как будто в нем самом шла какая-то перестройка. Ближе к утру, пребывая в промежуточном состоянии между сном и бодрствованием, Макс воображал себе, что у него под черепом носятся маленькие человечки с пилами и молоточками, урезая ему мозг. Тогда он вздрагивал и приходил в себя, а потом сидел у себя комнате или стоял у окна, глядя на страшный лагерь и думая о том, что происходит там сейчас, хоть и прекрасно знал ответ. Макс никак не мог придумать, как им с Герти выбраться отсюда и не пострадать при этом.

Его состояние еще больше усугубилось после того, как Герти начала заглядывать к нему в лабораторию. На крокодила она взглянула скептически.

– Это ужасно, Макс. Зачем ты его здесь держишь? – спросила она.

– На этом настоял фон Кнобельсдорф. Я уже давно пытаюсь придумать, каким образом отослать эту рептилию обратно.

Герти окинула взглядом лабораторию:

– Знаешь, все это никуда не годится. Тебе нужно подобрать что-то более соответствующее твоему статусу.

– Моему статусу?

– Ты мой муж, Макс, и это делает тебя особенным. Мы должны запланировать для тебя большие дела.

Герти поцеловала мужа в губы и положила ладонь ему на щеку. Вдыхая ее чарующий аромат, Макс закрыл глаза. Было в ней что-то электризующее. Он ткнулся носом в ее руку, и рукав ее блузки скользнул вниз. Под ним обнаружились очень красивые наручные часы.

– Где ты это взяла? – поинтересовался Макс.

– Ах это? Они всегда у меня были.

– Раньше ты никогда их не надевала.

– Да. А сейчас откопала на дне шкатулки с украшениями и решила надеть. Красивые, правда?

Герти показала Максу свое запястье. У часиков был элегантный тонкий браслет и восьмиугольный платиновый корпус. «У каждого есть свои тайны», – подумал Макс. Он знал Герти с пятнадцати лет, и она никогда не упоминала об этой вещице. А часы действительно были замечательные, породистого серебристого оттенка, который не перепутаешь с блеском дешевого металла.

– Прелесть, – сказал Макс. – Это стиль «ар-деко»?

– Думаю, да, – беззаботно ответила Герти. – Приходи сегодня домой пораньше, у меня кое-что для тебя есть.

Она прижала его ладонь к своей груди. Дверь была не заперта, и Макс почувствовал смущение: он боялся, что их застукают.

– Ну же, давай, – сказала Герти, расстегивая пуговицу, – давай.

Она взяла его ладонь и засунула ее себе под блузку, призывая Макса к действию.

– Герти, – сказал он, – я…

– Внимание! Осмотр крокодила! – вдруг сказал кто-то.

Макс отдернул руку как ошпаренный.

За спиной у Герти стояло два эсэсовских манекена: коротко стриженные светлые волосы, идеальный нордический тип; оба из низших чинов. Макс поймал себя на том, что мысленно мерзко хихикает. Который из них получит следующий вызов от этих дерьмовых рыцарей Черного Солнца? Который из них кончит тем, что его отрубленная голова замрет на ветке дуба, глядя невидящими глазами в пустоту, пока эти психи во главе с фон Кнобельсдорфом будут ждать, когда она заговорит? Да и что она должна им сказать? «Дай мне уутылку уива»? Примерно так прозвучала бы просьба о пиве от чревовещателя.

До войны Макс видел, как один чревовещатель работал с манекеном Гитлера. Что он тогда сказал? «С такой рукой вам меня в ящик не затолкать». Чревовещатель поднял руку манекена в нацистском приветствии. Да, это было бы забавно. «А теперь вы. Только не теряйте головы». Ха-ха-ха-ха-ха! «Где теперь этот чревовещатель? Вряд ли в каком-нибудь хорошем месте», – подумал Макс. Может, они и манекена пристрелили на всякий случай? Фашисты не прошли бы мимо такого. Макс почувствовал, как откуда-то изнутри поднимается щекотная волна нездорового истерического хихиканья, и с трудом проглотил ее.

Он смеялся, когда речь шла о смерти, об убийствах, причем по самым нелепым поводам. Макс всегда находил жизнь забавной, пока не приехал в Вевельсбург, но этот его смешок был уже другим. Он звучал иначе, в нем чувствовалась раздражающая грубость; это было похоже на глупую ухмылку школьного подлизы при виде жестокой шалости. Это был гнусный, режущий ухо смешок, который напомнил Максу о Хауссмане. Смех этот очень не нравился Фоллеру, и он не хотел слышать его у себя в голове.

– Вы нас прервали. Надеюсь, оно того стоит, – сказала Герти, поворачиваясь лицом к эсэсовцам.

Пуговицу она застегивать не стала. Там не было видно ничего особенного, но Макс про себя отметил, что его жена даже не попыталась скрыть, чем они только что собирались заняться.

Эсэсовцы смутились.

– Одну секундочку, gnädige Frau[28]. Нужно подождать… О, а вот и она.

При этих словах в дверях возникла импозантная фигура в шелках и тюрбане: Хайди Фишер собственной персоной, или Девья – для тех, кто в теме. Герти провидица кивнула, но не смогла посмотреть ей в глаза, а Максу просто сказала: «Хайль Гитлер».

– Мало от вас бед? – проворчал он.

– Я беспокоюсь об этом животном, – ответила Девья. – Прошу пропустить меня в комнату.

– С удовольствием.

Макс и Герти отступили назад, и Девья присела, чтобы заглянуть в ящик к крокодилу.