Оборотень. Новая жизнь

– Получается, что вы убили бы человека из более низкого сословия, чтобы обеспечить его молчание, а в случае с герцогом просто попросили бы его кивнуть головой и после этого чувствовали бы себя в безопасности?

– Конечно.

Кроу это казалось само собой разумеющимся; это было примерно то же самое, как если бы Харбард спросил у него, действительно ли трава зеленая, а небо синее.

– В Йеле вы искусно скрывали свое отношение к людям.

– Чего вы от меня хотите?

– О, давайте посмотрим, сможете ли вы меня понять, – ухмыльнулся Харбард, не скрывая сарказма. – Если уж мы заговорили о титулах, думаю, вашему величеству следовало бы пожаловать мне таковой. С этого момента я хотел бы, чтобы ко мне обращались «господин старший егермейстер»!

Голова Харбарда со страшной силой стукнулась о расположенную позади него дверь – это Кроу резко бросился через стол и схватил его за горло. Дверь, сделанная из плохоньких досок, превратилась в щепки, и тело старика безвольно вывалилось в коридор.

Сидевший на стуле часовой вскочил на ноги и, вскинув винтовку, направил ее на Кроу. Бабах! Солдат нажал на курок, но выстрелил выше, в футе от головы взбунтовавшегося задержанного. Промах: Кроу успел развернуться и уклонился от пули.

Используя вращательный момент, он выхватил у часового оружие. Увидев свою винтовку в руках у беглеца, парень побледнел как полотно и отступил в сторону, а вооруженный Кроу молча прошел мимо него.

Широкими шагами он направился по коридору к выходу из здания. Услышав шум, из боковой двери выскочил солдат с автоматом Томпсона и загородил Кроу путь.

– Стой где стоишь, сынок, – сказал профессор, даже не замедляя хода, и тут же набросился на него.

Солдат судорожно нажал на курок, однако ничего не произошло. Автомат заклинило.

– Черт! – воскликнул часовой, уставившись на свое оружие; трясущимися руками он принялся отсоединять магазин, чтобы переустановить его.

Кроу тем временем прошел мимо него к выходу.

– Заключенный сбежал, заключенный сбежал!

Теперь к Кроу бежали все солдаты, которые были на плацу. Часовой с автоматом Томпсона за рекордное время извлек патрон, который заело, и вновь вставил дисковый магазин на место. Он показывал на Кроу рукой, но не стрелял – это было опасно, потому что другие солдаты были слишком близко к беглому профессору.

Кроу отшвырнул винтовку в сторону и бросился бежать, на ходу уклоняясь от солдат и направляясь к главным воротам лагеря. Догнать его никто бы не смог – он был слишком быстрым для них. На самом деле Кроу мчался еще не на полной скорости. Он хотел, чтобы его сочли лишь способным спринтером, а не феноменом.

– Стой или буду стрелять!

Двое солдат с винтовками калибра .303 целились Кроу в спину. Он перепрыгнул через шлагбаум на въезде в лагерь. До Т-образного перекрестка, где можно будет скрыться из виду и припустить во всю прыть, оставалось еще пятьдесят ярдов. Позади грянули выстрелы. Кроу споткнулся, сделал еще несколько шагов и упал.

– Я попал в этого мерзавца! – крикнул один из стрелявших.

– Нет, это сделал я! – возмутился другой.

Однако оба они ошибались: в Кроу не попал никто из них. Зато попал кое-кто другой.

17 Выздоровление фрау Фоллер

Восстановление Герти Фоллер после такого тяжелого испытания шло хорошо. Более того: после злополучного сеанса у Девьи она уже несколько дней пребывала в отличном настроении, что прежде было ей не свойственно. Герти больше играла в теннис, гуляла по холмам вокруг замка и даже начала общаться кое с кем из жен других сотрудников. Ее мужу казалось, что она адаптировалась к жизни в замке и обстоятельства, которые так тревожили ее сразу после приезда, – негуманность СС, заключенные в лагерных робах, слонявшиеся повсюду, будто ходячие трупы, страшные тени, подступавшие к их кровати, словно темные и опасные воды какого-то озера, беспрерывный визг пил – все это больше ее не волновало.

У самого же Макса дела шли не так хорошо. Его раздражало присутствие крокодила, угнетали придирки и давление фон Кнобельсдорфа. А кроме того, что он сделал с тем несчастным капо? Спасая свою шкуру, в мгновение ока обрек его на смерть. Макс действовал инстинктивно, не задумываясь о последствиях, но оправдывало ли это его средства самозащиты?

А еще был Михал. Макс видел перемены, происходившие с мальчиком. В начале месяца он заметил, что Михал очень подавлен, почти не разговаривает, отказывается играть в шахматы, отрешенно смотрит куда-то вдаль. Тогда Макс сделал небольшой бутерброд с сыром – мясо в столовой стало появляться все реже – и уже хотел примотать его к голове мальчика, но тот остановил его руку.

– Не надо? – спросил Макс. – А как же твой друг?

– Он умер, – тихо ответил Михал.

Но Макс все равно наложил ему повязку. Резко отказываться от этой хитрости было нельзя – иначе сразу стало бы понятно, что под повязкой не было раны.