Обольстительница в бархате

Леони было физически больно думать о том, что нужно бросить его. Магазин незримо связывал ее с кузиной Эммой. Именно она ввела их в семью, научила, как жить настоящей жизнью, не основанной на обмане и фальши. Каждый их стежок — это был результат ее работы. Их умение придумывать фасоны сформировалось на принципах, преподанных ею. Все вокруг воодушевлялось ею и ее огромной любовью. Из трех сестер именно Леони тетя Эмма взяла под свое крыло.

Разве она могла сдаться? Это было бы то же самое, что отказаться от части своего сердца.

Леони оборвала себя, когда глаза стали наполняться слезами. Юнона, что это с нею? У нее нет времени на слезы и переживания. Есть важные дела, которые необходимо привести в порядок. Единственная ее проблема — усталость. Здесь, в особняке у Кливдона, ее будут баловать и нежить. И она сможет открыться сестре. А потом, когда выспится и получит свою долю заботы и нежности, все разложит по полочкам.

Только полные дуры могут тратить время и силы на переживания о беременности, которой, может, еще и нет. Однако проблема, которую ей нужно решить, — есть! Существует еще и план, требующий детальной разработки. Но для этого необходима ясная голова.

И поэтому — в кои-то веки! — Леони не стала обращать внимания на то, что Кливдон ведет себя как строгий старший брат. Она только улыбнулась ему, зевнула, поблагодарив и пожелав доброй ночи, и ушла, предоставив мужчинам самим решать, как поступить в данной ситуации.

* * *

Библиотека в особняке Лисберна, немного позже

— Дитя не мое? — воскликнул Суонтон. — Ты уверен?

— Ребенок был зачат и рожден в Англии, — заверил его маркиз. — Не знаю, кто именно, Тикер или Меффат, соблазнил ее. Но точно кто-то из них двоих. Они не предпринимают никаких специальных усилий, чтобы помочь друзьям выбраться из сложностей такого сорта. В их стиле — показывать пальцами и смеяться над дураками, которые позволили себя застукать.

Вернувшись домой, Саймон нашел Суонтона, мерившего библиотеку шагами. У того была бессонница, как он сам сказал. Поэма сложилась у него в голове, но стоило ему лишь попытаться перенести ее на бумагу, как она рассыпалась.

— Тогда мне очень жаль миссис Уильямс и ее дочь, — признался Суонтон. — Мне понравилось думать, что я могу стать хорошим отцом. Хотелось бы на это надеяться. У меня есть хороший пример для подражания.

— Это не единственная твоя возможность стать отцом, — заметил Лисберн.

— Я знаю. Просто я думаю… — Он вздохнул. — На самом деле я не знаю, что собирался сказать. Мой ум все никак не может успокоиться. И не желает. Но теперь я знаю, что ни в чем не виноват, и стану лучше. Хотя так и не могу понять, что нужно сделать.

— У мисс Нуаро, с ее деловым складом ума, появился некий план, — сообщил Саймон. — У меня — тоже, и я уже предвидел ожесточенную борьбу с ней вокруг наших идей. Но Кливдон отослал меня прочь, а ее отправил в постель. А сейчас, как только ты оставишь меня, я тоже лягу. Ночка выдалась утомительная.

Лисберн вымотался настолько, что думал, не заснет. Слишком много мыслей крутилось в голове. Занятия любовью с Леони в течение нескольких часов и странное ощущение счастья. И смятение. Он еще молод, чтобы быстро уставать или терять над собой контроль, однако события этой ночи проходили перед его глазами, мысленные картины наслаивались одна на другую. Маленькая девочка спит на коленях у матери, пока они едут к Кливдону… Ребенок…

Что, если Леони родит ему ребенка? Ответы рождались в его голове один за другим, потом пошли по кругу, пока усталость не одолела его. И он заснул.

Проснулся Лисберн вскоре после полудня, когда Полкэр принес ему короткое послание, написанное аккуратным, упоительно женским почерком.

Он перечитал записку раз, потом другой. Это оказалось совсем не трудно, потому что записка была по-деловому краткой: «Не будет ли его светлость настолько любезен, чтобы прийти в особняк Кливдон-Хаус ровно в полтретьего по поводу вопроса, который обсуждался предварительно».

Она подписалась инициалами — Л.Н.

Все! Лишь несколько слов по делу и инициалы. Тем не менее он изучал записку вдоль и поперек, как какую-нибудь древнюю рукопись. Он изучал ее, как на днях Суонтон изучал номер «Обозрения». Выискивал в ней… Что?

Что-то большее.

Если бы еще у него было хоть малейшее представление о том, чего такого большего он выискивает.

* * *

Зоосад в Риджентс-парк, вторая половина пятницы, 24 июля

— Нет-нет, Клара, ты не должна переживать, — воскликнула леди Глэдис. — Разве ты не видишь, что она — просто поэма.

— Леди Альда Моррис никакая не поэма, — возмутилась леди Клара. — Она похожа на отвратительный роман.

— Нет-нет! Она как стихотворение миссис Эбди. Ты только послушай.

Девушки стояли в тени густой куртины, дожидаясь отставшую часть группы, которая остановилась поговорить со смотрителем животных.

Бросив озорной взгляд на отставших, она захлопала ресницами, изобразила жеманную улыбку и продекламировала: