Обольстительница в бархате

— С этим не возникнет никаких проблем, — между тем продолжал Кливдон, — если вы трое не будете напрямую вовлечены в дела магазина. Если бы вы были обычными портнихами, никто бы глазом не моргнул. Но вы больше не относитесь к таковым…

— Мы никогда к таковым не относились, — возмутилась его жена. — Обычные! Поверить не могу, что ты такое сказал!

— Ты — герцогиня, — напомнил он. — А Софи — графиня. Всем наплевать на то, что делают портнихи. И всем есть дело до герцогинь и графинь. О Зевс Великий! Марселина, ты же представлена королеве! Неужели ты не понимаешь, что это означает? Тебя не может не волновать, что общество…

— Какая глупость! Разумеется, меня это волнует. Общество поставляет мне клиентуру.

— Эти люди принадлежат к твоему социальному кругу, — сказал герцог. — Поэтому нелепо, когда ты устраиваешь ужин для дам, которых на следующий день дожидаешься в магазине.

Леони не сомневалась, что этот спор затянется на какое-то время. Вначале Кливдон позволял Марселине заниматься своими делами и не вмешивался в них, потому что ему нравилось страстное увлечение жены. Герцог понимал, что она — настоящая художница и что работа — часть ее существа. Кроме того, ему было непонятно, как заставить ее бросить свое дело. Если только используя какие-нибудь крайние меры, вроде насилия и прямого запрета. Но он не мог на это пойти, не такой он был человек.

Однако сейчас Марселина была в положении и плохо переносила беременность. И поэтому он беспокоился.

Факты говорили о том, что Кливдон прав, как ни крути. Логика подсказывала, что нынешнее состояние дел не может продлиться долго, да и не должно. У герцогини есть свои обязанности. И общественные обязанности важнее. У хозяек крупных состояний в руках большая политическая и общественная власть. Марселина могла стать выдающейся в этом смысле. Она обладала шармом, свойственным всем Делюси и Нуаро. Она была умна. Она могла принести больше пользы в качестве герцогини, нежели как портниха.

Но сестра станет несчастной, если ее лишить возможности создавать платья. Она — художница. Ее искусство ей необходимо.

Логика пока не подсказала Леони решения этого конфликта.

— Совершенно очевидно, что нам нужно это обсудить, — сказала она. — Но в данный момент, как мне кажется, более продуктивно будет заняться текущими проблемами. Давайте перейдем в мой кабинет. Бессмысленно торчать здесь в ожидании, все равно никто не придет.

Вдруг колокольчик при входе в магазин звякнул. Три головы одновременно повернулись к дверям.

Неторопливой походкой в зал вошел Саймон Блэр.

* * *

— Лисберн.

— Кливдон.

Они холодно поклонились друг другу.

Сердце у Саймона заколотилось с удвоенной силой от предвкушения встречи с Леони, а совсем не от угрожающего вида Кливдона. Лисберн никого не боялся, и даже этого мужчину, который был с ним примерно в одном весе и так же силен. Правда, сейчас он казался еще более крупным, потому что его просто распирало от гнева.

Саймон тоже расправил плечи и расставил согнутые руки в локтях, чтобы казаться массивнее.

— Будешь покупать платье? — поинтересовался Кливдон. — Потому что больше никто не пришел.

Лисберн посмотрел на мисс Нуаро. Радости при виде его она не выказала.

— Ни одной покупательницы за целый день, — сказала она.

Он знал, что будет плохо, но не подозревал, что настолько.

— Ты хоть представляешь, через что пришлось пройти моей жене и ее сестрам за несколько последних месяцев, пока вы со Суонтоном болтались за границей? — Кливдон попытался сразу взять быка за рога. — Пока твой кузен в Венеции убивал английскую словесность…

— Я бы не назвал это убийством, — сказал Лисберн. — Так, всего лишь небольшое ранение. И занимался он этим не в Венеции, а во Флоренции, где сочинил самую последнюю порцию стихов. Кстати, в красивом доме, с окнами на Арно.

— Не советую тебе провоцировать человека, чья жена в интересном положении, — еще больше ощетинился Кливдон. — Ее светлость чувствует себя не самым лучшим образом и без тревог из-за угрозы потерять все, что она и ее сестры сумели заработать. И все по вине Суонтона, который… Который оказался чересчур утонченным, чтобы запомнить, соблазнил он или нет юную англичанку в Париже. И оказался слишком занятым общением с музами, чтобы откликнуться на призыв о помощи со стороны матери его ребенка. Клянусь богом, Лисберн, ты ведь знаешь, как поступают в таких случаях, пусть он и витает в облаках. Какого черта ты позволил довести до этого?

— Кливдон, веди себя разумно, — обратилась к нему Леони. — Суонтон не ребенок. Зачем ты обвиняешь Лисберна в его ошибках?

— Затем, что я точно так же обвинял бы Лонгмора, если бы один из его братцев выкинул подобную глупость, — отрезал герцог. — Эти двое с детства были друг другу как братья. А Лисберну хватит ума защититься самому, без твоей помощи. Я знаю, что дамы теряют от него голову и считают, что он не может поступить дурно. Но тебе-то по крайней мере должно хватить ума, чтобы не клюнуть на это красивое личико.