Обморожение (СИ)

     А снаружи было очень плохо. Очень. Холод наступал. Не у всех была достаточно теплая одежда. Не у всех были силы. За ковчегом из самой столицы тянулась толпа как бы не в несколько сот тысяч человек. И каждый день она терпела такие потери, которые испытывает не всякая армия в ходе неудачной кампании. Мерли тысячи людей. От измождения, от холода, от голода, от усталости. От зубов дичающих голодных собак. От маргинальных групп. И даже редкие ручейки беженцев из других городов, вливающиеся в этот поток, не могли скомпенсировать все множащейся убыли. Они шли десять дней. Впереди было еще, по меньшей мере, три четверти пути. Если дела будут так идти дальше, то до конечной точки маршрута мало кто дойдет... Аарон рассчитывал, что он все же будет в их числе. И потому он старался изо всех. Работал как бы не больше других, а в редкие свободные минуты развлекал команду, если не своим трепом, то исполнением музыкальных трюков. Со скрипкой он обращался весьма посредственно, вопреки стереотипам, а вот исполнять незамысловатые, но веселые мелодии на не так давно ставшим входить в моду изделии немчуры - на губной гармонике - это у него выходило весьма недурственно. По крайней мере, конкурентов у него не было. Так что, если у механиков хватало после смены иногда сил или времени, то они с усталой радостью слушали задорное гудение какой-нибудь "Хавы Нагилы". И никто старался лишний раз не думать о том ужасе, что происходит там, за бортом. Команда становилась закрытым обществом. И Ливитту пока удавалось быть своим парнем в ней. Но он знал: стоит ему дать слабину, предстать бесполезным, потерять ту молчаливую поддержку рядовых инженеров или надменное, насмешливо, но все же покровительственное отношение старших мастеров или офицеров - его без колебаний вышвырнут туда, где ему самое место - к голодным и тысячами обращающимися ежедневно в ледяные статуи оборванцам. Да, беда будто разрушила классовое разделение. Старого мира? Не строится ли новая иерархия, не менее жесткая? Будто первые признаки ее уже витали в воздухе. Те, кто в Ковчеге - и те, кто на морозе. Бродяги - так последних презрительно звали механики. И за жалкий вид, и за необходимость брести, пока механики ехали. Лучше плохо ехать, урабатываться в хлам по 18 часов в сутки, получать ожоги от вырывающегося из труб пара, перемазываться углем и ядовитой смазкой, чем хорошо идти на свежем воздухе. Каждый знал это. Но Ливитт осознавал, насколько шатко его положение. Поэтому он не называл людей снаружи бродягами даже в мыслях. Потому что если Б-г есть, то Он легко ему напомнит, где ему, Аарону место. Не-е-ет, он будет самым смиренным и исполнительным тружеником, каким только он может быть. По крайней мере пока. Пока ситуация настолько тяжелая. Но что там будет дальше - то только бесам да ангелам известно. Но сейчас ему придется основательно забыть о жизни легкомысленного халявщика. Это там, в Лондоне, всегда можно было убежать в другую ночлежку, на худой конец, в другую часть города. Теперь деваться ему некуда. Но все же, если они доберутся до конечной своей цели, то у Ари хотя бы появится пространство для маневра.

     ***

     Он знал. До него доносились пугающие слухи. Людей все меньше. Становилось все тяжелее. Холода крепчали. Но в Ковчеге было пока еще тепло. А люди упрямо двигались к конечной точке своего маршрута. Будто этот их Иешуа при восшествии на гору. Медленно, шаг за шагом.

     И все же Аарон уже мог сказать с уверенностью, что все они заплатили жестокую цену в те дни. Члены команды стали гибнуть от непомерной нагрузки и травмоопасной работы. Это взваливало большую ношу на плечи каждого механика. Но одновременно это укрепляло положение Ливитта. Можно взять кого-нибудь полезного снаружи. Но кто знает их компетентность? Наверняка там найдутся грамотные инженеры. Но они там. А Аарон тут, уже сработавшийся с механиками, понимающий с полуслова указания мистера Гриффитса. Да, положение Ливитта становилось куда как лучшим. И все же цена оказалась высокой и кровавой. Он и сам пока отделывался лишь небольшими ожогами, порезами. Но и то был лишь аванс.

     Больше двух тысяч миль были преодолены всего лишь за тридцать четыре дня. Каждый раз, когда Аарона вырывала из глубокого, но короткого сна чья-то закопченная рука, каждый раз, когда Ливитт вскакивал с жалкого тюфяка в каком-то грязном углу машинной палубы, он знал - мир берет свою цену. Множество людей присоединялось в пути. Присоединялось, чтобы бесславно кануть в небытие. Весть о последнем корабле человечества распространилась по всей Британии - и не все из тех, кто не успел к эвакуации в Лондон, опустили руки. Миллионы людей погибали, но тысячам удавалось догнать Ковчег или выйти наперерез его маршуту. Воистину подвиг этих людей оказался легендарным.