Обмануть судьбу

Отец молча буравил глазами непокорную дочь. А Аксинья в ответ только радостно улыбалась, одаривала сиянием своих глаз собеседника. Как на крыльях летала она, не замечая гудящих ног, заскорузлых рук, неподъемной тяжести лоханей и котелков. Днём – хлопоты, вечером – прогулки с Гришей, разговоры дотемна, сладкое предвкушение.

По обычаю невесте полагалось причитать, плакать, прятаться от отца, чтобы жениху не отдавал ее. Днем все еловские девки собрались у Вороновых. Ульяна насмешничала:

– Плакать, невестушка, должна. Что ты улыбаешься? Довольнехонька!

– Благослови меня, Господи,
Благослови меня, Богородица,
Покидаю дом я родительский,
Буду жить я за дальней околицей.
Благослови меня, батюшка
На бабскую долю, горькую,
Пожалей меня, матушка,
Дочку свою нескромную, бойкую.
Не спалось на лавке родительской
С мягкой, удобной периною,
Захотелось на волю выбраться,
Да защелка ловушки задвинулась.
Трепыхается, бьется горлица
И из жадных рук вырывается,
Но сокол с ней не расстанется,
Всю жизнь в когтях его маяться.

Аксинья завела причет, чьи слова переходили от поколения к поколению. Подруги подхватили слова «плача», и скоро их дружный хор рыдал на всю округу.

– Прячься, Аксинья.

Девушка в нарядном синем сарафане полезла в клеть. Отец скоро отыскал ее, повел к жениху, уже восседающему за столом. С поклоном Аксинья отдала рушник Грише. Теперь он будет ее господином, его власть придет на смену отцовской. Кузнец на ее тонкий пальчик надел кольцо с чудным голубым камнем.

– Люди добрые, Григорий Ветер помолвлен с дочкой моей, Аксиньей Вороновой. Ешьте, пейте да молитесь за хозяев! – Василий говорил положенные слова, скалился деланой улыбкой. И слова эти болезненно отзывались в его отцовском сердце. Ничего не воротишь.

* * *

– Чудное колечко, – завистливо протянула Ульяна. – Где ж такое взял-то? Камень будто светится изнутри.

– Да, Ульяна. Колечко и правда красы необыкновенной. – Аксинья вытянула руку, потрясла заветным кольцом. – Спрашивала у Гриши, откуда взял, ничего не сказал. Только ухмыляется в усы!

– Подружка, дай померить…

– Не могу! Баба Глаша рассказывала – дурная примета.

– Опять твоя ведунья!

– Я ж не говорила тебе… Она мне про Гришу давеча все рассказала. И не гадала вроде, а в глазах прочитала.

– И я так хочу! Попроси, мож, согласится.

Ульяна ныла, пока Аксинья не пообещала поговорить с Глафирой. Неожиданно знахарка согласилась.

– Веди подругу. Одно условие у меня – одна она придет. Тебе нельзя. Поняла?

– Хорошо, баба Глаша. Спасибо тебе!

Обрадованная Ульяна в тот же вечер отправилась в избушку. Не терпелось ей узнать, какая жизнь ждет ее с Зайцем. Недолго была она в избушке. Вылетела, хлопнув хлипкой дверью так, будто черти за ней гнались.

Аксинья, притаившаяся за кустом бишмулы, побежала за подругой.

– Что такое случилось?

– Все, ноги моей не будет у колдуньи! Ведьма старая!

– Что сказала-то? Несчастье какое предсказала?

– Сама у нее и спрашивай!

На щеке у Ульяны красовалась свежая глубокая царапина.

– А это украшение откуда?

– Кот набросился. Черт во плоти!

Аксинья пыталась выведать у Глафиры, что ж такого жуткого услышала подруга. А знахарка пожимала плечами:

– Всю правду о ней да о жизни ее. Я советы ей дала, ценные, жизненные. А она, вишь как, обиделась. Молодая, глупая.

* * *

Всю неделю Анна с Аксиньей и Ульяной перетряхивали сундуки с приданым, надо было все на солнце просушить, привести в порядок. Самый большой, резной, сундук был набит перинами, пуховыми подушками и одеялами, другой – полотенцами, рушниками, скатертями. Горшки, миски, блюда, котелки, ухваты, ложки… От всего этого обилия девки только вскрикивали восторженно.

– А вот этот горшок особый, дочка, ты родилась только, а мы уже его в сундук с приданым определили.

А сундуки с одеждой! Чего там только не было! Рубахи, сарафаны, душегреи, передники, повойники[41], платки, корзно[42], шапки… Родители невесты должны были предусмотреть все, да еще подарки жениху вручить.

– Гриша твой молодец, калиту с серебром подарил нам да говорит: подарки себе сами накупите. Много ж накопил-то!

– Не по обычаю, – округлила рот Ульяна. – Сам жених должен подарки купить!

– Ни матери, ни тетки у Гриши. Когда одному все успеть!

К вечеру мать, укладывая в сундуки вещи, вдруг залилась слезами.

– Матушка, что случилось?

– Страшно мне отдавать тебя, дочка. Ни с Василисой, ни с Анной так сердце не терзалось. Ох, господи! Молюсь я за тебя, чтобы хорошо все было.

Аксинья молча прижалась к матери. Чем ближе дело шло к свадьбе, тем больше ее охватывали дурные предчувствия, тем чаще вспоминались предостережения Глафиры. И причитания уже были не вымученными, а шли от самого сердца: