Обмануть судьбу

Подоткнув юбку, Аксинья пристроилась рядом. Она терла из всех сил, заглаживая свою вину. Да разве можно это сделать!

– Спасибо тебе, мамушка. Если б не твое слово, отец с Григорием…

– Поубивали друг дружку. Того я и боялась. Вспыльчивы оба, грех.

Долго длился тот разговор в избушке отца Сергия. Уже пропели первые петухи. Уже хозяйки затопили печи и захлопотали по хозяйству.

Аксинья возвращалась домой в родительской телеге. Григорий ехал следом на своем Абдуле и нежно улыбался девушке. Анна приобняла дочь и задремала, устав от бессонной ночи. Василий без надобности хлестал Каурку. Выпрямленная напряженная спина напоминала его жене и дочери: не простил.

Вся Еловая провожала их удивленными, зловредными, любопытными взглядами. Но ни золотоволосая Марфа, ни черствая Еннафа, ни сплетница Маланья выпытать сокровенное у скрытных соседей так и не смогли.

* * *

– Здравствуй, подруга, – приветствовала Рыжика Аксинья.

– Здравствуй – да не засти, – вызывающим тоном ответила та.

В субботу Вороновы затопили баню, и Ульяна, держа в руках утирку и чистую рубаху, пришла к соседям на еженедельную помывку. Обе девки молча промывали березовым щелоком волосы, натирались мыльным корнем. Ульяна отводила глаза, кривила выразительный рот. Аксинья пыталась поймать ее взгляд.

– Что ты дуешься на меня? Ульян, понимаю, виновата. Нравился тебе кузнец, знаю я. Но ничегошеньки поделать не могла.

– Нравился? Да я сохла по нему. Мужем его своим будущим считала. Каждую ночку… А тут ты…

– Не нарочно я… Смотрел он на меня неотрывно. Потом на берегу… Каждый вечер мы там встречались. Люб он мне, и я для него свет в оконце.

– Там, на бережке, ты и честь свою девичью отдала, а, Аксинья?

Та замешкалась, обескураженная грубым тоном.

– Чиста я… Не злобствуй. В воскресенье сватать он меня придет! Станем мы мужем и женой, как он мне обещал, перед Богом и людьми.

– Слыхала я, что ночью сбежала ты к нему… да в Александровке венчаться собирались тайком… Думаешь, не знает никто? – зло всхлипнув, Ульяна быстро нацепила рубаху, башмаки да побежала домой.

– С легким паром, дочка! А где Ульяна? Куда потерялась? – спросила мать.

– В свою избу ушла. К нам не захотела заглянуть.

– Что с ней приключилось? Как неродная стала.

– Матушка, это из-за Гриши все. Помнишь, она сохла по нему…

– Я думала, несерьезно… Девичьи безделицы.

– Присушило Ульяну. Теперь она злится… Я б не поверила, что может она черные слова говорить.

Василий на жену и дочку не смотрел. Все подливал и подливал себе вина и скоро завалился на боковую. Аксинья потрогала рубец. Знатно огрел ее отец, со всей злости.

– Феденька, иди обниму. – Она прижала к себе брата. – Спасибо тебе.

– За что?

– Ты же замок-то открыл той ночью?

– Я?

– А кто? Федя, ты чего?

– Не помню. – Он заелозил по лавке, отодвинулся подальше.

Аксинья пожала плечами. Странности Феди были делом обычным. Помог сестре, а теперь отпирается.

Воскресное утро выдалось жарким, и солнце пригревало по-летнему. Вся семья с ног сбивалась, готовилась к приходу сватов, а Василий ушел в сарай и даже не показывался. Лелеял злость свою.

К обеду все было вычищено, выскоблено. Изба украшена ветками березовыми, смоченными Аксиньиной слезой, сладкой, радостной. Сундуки с приданым приготовлены, стол ломился от яств: похлебка с молодой зеленью, пироги с курицей, каша, квас, пиво, медовуха. Невеста застыла на крыльце – ждала сватов.

– Идут, матушка!

– В светелку, переодеваться! В обычной рубахе ходишь до сих пор, видано ли! А ты, Федя, за отцом. Пропал он куда-то. Знает, что день сегодня особый! Упрямец, – еле слышно пробурчала хозяйка.

Сваты вместе с самим Григорием степенно поздоровались, перекрестились на образа и прошли в избу.

– Садитесь, гости дорогие, – Анна показала на красный угол, – под образами в самый раз будет. – Они были одеты в лучшую одежду, Гермоген в синей рубахе с вышивкой, Дарья Петухова и Зоя Осока в цветных сарафанах и нарядных убрусах.

Григорий в красной шелковой рубахе, темных портах и красных сафьяновых сапогах, с кожаной калитой[40] на поясе, полной монет, был женихом хоть куда.

– Вот подарки вам, хозяева. Не поскупился жених. – Объемистые свертки с подарками были уложены на сундук.

Гермоген степенно начал беседу. Сначала о погоде поговорили, о Троице, о страде.

– А Воро… Василий-то где?

– Сейчас, батюшка, придет.

Василий зашел в избу, недовольно вперился глазами в разряженного кузнеца. При виде Гермогена смягчился.

– Здравствуй, хозяин. Дело есть у нас к тебе, дело важное, безотлагательное.

– Какое это дело? Кваса иль медовухи будете?

– Наливай, друг, кваса.

– У вас есть цветочек, а у нас есть садочек. Вот нельзя ли нам этот цветочек пересадить в наш садочек?

– Цветочек наш слаб еще да молод. Ему садочек-то нужен хороший, теплый, садовник заботливый.

– Куда ж заботливее нашего садовника? Он и собой хорош, Василий, и руки золотые. Мастер в деревне незаменимый.