Обмануть судьбу

– Знаю, под кустами мы побаловались. И я тебе скажу, люблю я это дело. Вспоминаю ночки – аж негой все наполняется, – выдохнула Ульяна. – Хорошо, пузо вырасти не успеет до свадьбы.

– Уже ждешь дитятю?

– По видимости… Вот такие мы с Зайцем быстрые!

Аксинья обняла подругу, ребенок – в радость. Без детей изба пуста.

Оксюша ничуть не преувеличивала: каждая ночь с любимым желанным мужем была совсем не сладка для нее. Был бы Григорий поласковее, больше нежил свою молодую неопытную жену, глядишь, и сладилось бы у них. Днем милый, ласковый Григорий, который заботился о жене, исполнял ее прихоти, прощал хозяйственные огрехи, в постели был жесток, необуздан и даже груб. Он стискивал в своих объятиях молодую жену, как зверь, терзал ее тело. Наутро Аксинья находила синяки на нежной коже, ныли сосцы от укусов, саднил низ живота.

– Гришенька, больно мне. Ласки хочу…

– Женка, не балуй, люблю я тебя, как до свадьбы. Какую ласку тебе надо? Каждую ночь от тебя оторваться не могу, – возмущался кузнец.

Так Аксинья поняла, что жалобы бесполезны, они лишь отвратят от нее мужа. Надо терпеть.

Молодая жена пошла за советом к наставнице – Глафире. Старушка не появилась на ее свадьбе, отговорившись разыгравшейся хворью. Не любила она шумные празднества, пьяную толпу, досужее любопытство.

Аксинья, смущаясь, рассказала о своей беде Глафире.

– Я думала, у всех так, мужья не в радость. А Ульяна о другом говорит.

– Ты Ульяну свою больше слушай. Хоть… И правда я от мужа своего по молодости отлипнуть не могла… А он хорош был, набрасывался на меня, – старушку потянуло на воспоминания, которые Аксинья слушала с неподдельным интересом. – За ладошку только меня возьмет, а я вся полыхаю. А как кто из казаков на меня засмотрится, Верещалка как разъярится! Домой придем, орет на меня как оглашенный, чуть за плеть не берется. Я-то хихикаю, зная, чем все закончится – на постель меня завалит да миловать будет. Эх, времечко золотое!

Старушка замолкла. Опустив морщинистое лицо, она разглядывала свои покореженные временем руки.

– Эх-эх. Потом он с тем же пылом молодых соседок охаживал… кобелиная натура у мужика была. Вытаскивала его с чужих кроватей. Пока в Еловую не приехали, сладу с ним не было. Потом усмирел, в деревне-то – не в городе, все на виду. – Глафира замолчала. – Слушай, девонька. Знаю, как тебе помочь. Ягоды рябины, льняное семя, крапиву, боровую матку, листья черники и китайскую траву[44] смешай да кипятком залей. Ночь настоится, и пей с утра да вечером. Китайскую траву в городе найдешь. Киргиз лавку держит, у него спросишь.

– Спасибо тебе! Баба Глаша, попробую. Боюсь я, что немила ему стану.

– Да успокойся ты, это первое дело. Изводить себя станешь, толку не будет. Подожди-ка, девонька. – Глафира открыла небольшой сундук и вытащила книгу, завернутую в выцветшую тряпицу. – Твоя она теперь, Оксюша.

– Нет! Зачем!

– Бери, ты же всегда любила ту книжицу. Много там снадобий, и я не все их прочитала, разобрала. Ты девка смышленая, востроглазая. Денег «Вертоград» стоит, отец-то мой недешево его покупал. В наших глухих краях много за него не дадут, но как жизнь твоя сложится… Кто знает… Мне уж помирать скоро.

Аксинья поняла, что Глафира давно решила, и с благодарным поклоном приняла книжицу.

– Ты только помирать-то не спеши. Не всему меня научила, – обняла старушку Аксинья. – А где твой Плут? – внезапно заметила она. – Гуляет по деревне?

– Потерялся Плутишка мой… Уже староват с кошками бегать. А может, смерть его кошачья подстерегла. Он, как и я, немолод.

Сколько себя помнила Аксинья, у бабы Глаши жил черный здоровый котяра, гроза всех соседских котов. Сколько лет ему было, Глафира и сама не помнила. Обычно коты да собаки в деревне столько не жили, потому считалось в Еловой, что черный кот знахаркин – бес или еще какая нечисть. Баловала Глафира Плута, кормила яйцами и мясом, когда в силе знахарской была. А потом порой кот мелкую пичугу ловил и хозяйке приносил на похлебку – заботился о старухе.

В деревне кота, конечно, недолюбливали – черный Плут знахарки вызывал такой же страх, как и его владелица. Поминали еловчане ёшкина кота и Баюна. Трогать котяру не осмеливались – отправит пораньше в преисподнюю.

Аксинья искренне расстроилась из-за пропажи.

– Я поищу котяру. Куда ж деться мог?

– Поищи, дочка. Для моих старых костей он лучшее лекарство.

Отправившись через пару дней за цветущим иван-чаем и ромашкой, Аксинья увидела знакомый комок черного меха.

– Плут?

Любимый кот Глафиры уж пару недель назад был задушен – на это недвусмысленно указывала веревка, оставшаяся на его шейке.

– Что ж за душегуб? Кому ты дорогу перешел, котейка? – жалостно зашептала Аксинья. Присыпала Плута землей, прикрыла сверху травой. Старушке правду лучше не говорить, расстроится, близко к сердцу примет.

* * *

Весело, привольно отгуляли на свадьбе Ульяны с Зайцем. Родители парня были счастливы, что их добрый сын, обиженный немилосердной природой, нашел невесту по душе. Да еще какую! Пышку-хохотушку! Улыбчивая, румяная невеста цвела под влюбленными взглядами жениха.