Облако

– Книги, из-за которых рушатся царства, – это, типа, «Архипелаг Гулаг»?

– Можно, конечно, и так считать, хотя эта книга появилась и была прочитана – и то весьма немногими – когда пьеса уже была сыграна и мертвого льва и без того пинали все, кому не лень. Могут быть, разумеется, разные мнения, но если говорить совсем серьезно, то решающую роль в крахе социализма сыграла совсем другая книга.

– И какая?

– Вам что-нибудь говорит такое имя – Артур Хейли?

– Нет.

– Немудрено, ведь он уже пятнадцать лет, как в могиле, а в наше время даже о гениях так долго не помнят. В начале семидесятых советская власть совершила огромную ошибку, разрешив перевести и напечатать миллионным тиражом в крупнейшем журнале его роман «Аэропорт». Роман как роман – вроде бы из числа производственных – посвященный жизни и работе пилотов гражданской авиации и аэродромных служб. Но фокус был в том, что этот роман изображал нечто неслыханное для тогдашней советской литературы, насквозь пронизанной идеалами духовности, служения высокому долгу, самопожертвования во имя высокой цели и нравственного самосовершенствования, – зарубежные книги если переводились, то тоже хотя бы отчасти соответствовавшие этому требованию. Так вот, самое поразительное было то, что в этом романе действовали люди – в большинстве своем прекрасные профессионалы, которые качественно делали свою работу, жили в хороших домах, ели в хороших ресторанах, с удовольствием занимались сексом, покупали дорогие товары, пользовались всеми благами жизни – и при этом прекрасно себя чувствовали. Поразительным было то, что они ни на минуту не задумывались ни о каких высоких материях, о цели своего существования, были абсолютно самодостаточны, полностью – и с удовольствием – погружены в свою жизнь, абсолютно адекватны ситуации, и для них не существовало ничего другого. И эта книга потрясла советское общество. Вы знаете, это надо было видеть – миллионы пришли в движение. Люди, до того и близко не интересовавшиеся художественной литературой, тем более зарубежной, стали доставать, брать друг у друга, читать и перечитывать этот роман, в котором они внезапно увидели свой идеал – причем не подвергнутый позору и полному разоблачению, а просто изображенный без всяких комментариев. Людям показали, что можно жить иначе. И именно с этого момента эпоха советской власти начала свой обратный отсчет.

– Ну естественно, хорошо жить ведь все хотят.

– Это безусловно, но в основе, если уж говорить серьезно, было нечто гораздо более глубокое, а именно пресловутый вопрос о бездуховности. Советская власть была крайне сурова к бездуховным людям, а между тем бездуховные люди – неотъемлемая и важнейшая часть общества. Огромная часть из них – высококлассные специалисты, они могут быть надежными деловыми партнерами, из них получаются серьезные верные друзья, бездуховные сотрудники могут давать полезнейшие, квалифицированные советы, бездуховные женщины великолепно занимаются сексом. Устойчивость любого общества определяется бездуховными людьми хотя бы потому, что они составляют большинство населения, и если бы советское общество обеспечило сносное существование бездуховным людям – потребителям и мещанам, оно существовало бы по сей день. Сама идея о том, что можно привить духовность большинству населения, глубоко фантастична, и тот, кто выступает за уничтожение бездуховности, по существу выступает против диалектики. Но это ладно, что случилось, то случилось. Возвращаясь же к вопросу о немощи литературы, отметим, что кроме общей прохладной разочарованности есть еще одна, быть может главная, причина, которая начала действовать еще в достаточно далеком прошлом, но по-настоящему мы ощущаем ее воздействие лишь сейчас. Сегодняшние деятели культуры достаточно иронически относятся к культурному уровню руководящей верхушки общества, и на то есть свои причины. Банкир скучает в опере, но он вынужден там сидеть, поскольку высокое искусство считается неким престижным продуктом, предназначенным для избранных, и коль скоро ты добрался до некоего статуса, то иди и получи. Но других причин идти в оперу у него нет. В феодальные времена, бывшие эпохой расцвета высокого классического искусства, все было наоборот. Тогдашние властители, потребители искусств, вроде каких-нибудь братьев Медичи, были просвещеннейшими и культурнейшими людьми своего времени, досконально знавшими античное культурное наследие, в то время как художники – в большинстве своем выходцы из простонародья – глубоким образованием похвастаться не могли и вынуждены были подтягиваться и восполнять свои пробелы на ходу. То есть художник стремился не опуститься, а подняться до уровня заказчика – это в принципе другая ситуация, стократно более благоприятная для развития искусств, но о ней теперь можно забыть навсегда.

– То есть лучше всего, когда художник пытается подстроиться под вкусы элиты.

– Возможно, хотя раз уж об этом зашел разговор, то мой вам дружеский совет – никогда не употребляйте слово «элита», исключите его из своего лексикона.

– Почему?