Облако

– О Елене Сергеевне особый разговор. От Елены Сергеевны нам остался бесценный документ – ее дневники, написанные великолепным литературным языком. Один из тех документов, которые, среди всего прочего, позволяют замечательно судить об авторе, так что, пользуясь случаем, зададимся вопросом – какой она предстает со страниц своего дневника, какие качества, прежде всего, обращают на себя внимание? Прежде всего – ясный, сильный, правильно организованный ум. Она – природный аналитик, она ясно различает причины и следствия, делает верные умозаключения, в сложных, многофакторных ситуациях точно отличает главное от второстепенного, она всегда – и эффективно – в ладах с логикой. Во-вторых – вы правы, – действительно сильная, гармоничная воля. Она всегда тверда, не впадает в отчаяние, в сложных ситуациях не теряет присутствия духа – Булгаков действительно всегда мог на нее опереться. В-третьих, для человека, большую часть жизни находящегося в творческой, богемной среде, она на удивление уравновешенна и не особенно эмоциональна. Не то чтобы она была равнодушна к произведениям искусства – вовсе нет, но отношение ее какое-то уж очень ровное – хорошие книги и музыка ей нравятся, плохие – нет, она не из тех, кто плачет над стихами, не вылезает из консерваторий; если все, связанное с искусством, вдруг исчезнет из ее жизни, она будет сожалеть об этом, но это отнюдь не станет для нее чувствительным ударом. И, наконец, еще одно – из текста, разумеется, этого видеть нельзя, но это очень видно из приложенных к книге фотографий. Она – как бы это помягче сказать – ну, словом, если бы она училась в советской школе, физкультура отнюдь не была бы ее любимым предметом. Она не особенно спортивна, не очень хорошо скоординирована, подобные люди хорошо сознают за собой эту свою особенность, и можно с уверенностью предположить, что в юности и впоследствии, на танцах, на природе, она – не с завистью, такие люди не завидуют – но, по крайней мере, с некоторым сожалением наблюдала своих более ловких, более телесно уверенных сверстниц. А теперь вспомните, какой изображена в романе Маргарита – она летает, она прыгает с обрыва головой вниз в реку, она плавает, она царит на балу, она полностью владеет своим телом. Он ей страшно польстил. Он намазал медом ее единственное больное место – немудрено, что она была так влюблена в этот роман. Он наверняка сделал это сознательно, он полагал, что полностью познал ее, созданный им портрет комплиментарный, но точный, но в одном месте он все-таки прокололся, и это очень любопытно. Помните, когда Мастер исчез, Маргарита сидит на скамейке вблизи Кремлевской стены и размышляет: «Если ты сослан, то почему же не даешь знать о себе? Ведь дают же люди знать». Представьте на секунду, что Булгаков бы пропал – что стала бы делать Елена Сергеевна? Да она бы всю Москву поставила вверх дном, обила бы все пороги, добилась бы приема и бросилась бы в ноги Молотову и Ворошилову, она каждую секунду бы думала только о том, как разыскать и вызволить своего Мишу, последнее, что можно предположить, – это то, что она сидела бы на скамеечке в парке и думала: «Если ты сослан, то почему не даешь знать о себе?» Он на секунду ослабил контроль, подменил ее психологию собственной, и так вылезла на свет Божий эта странная, противоестественная фраза. Быть полностью точным, изображая чуждую ему психологию – пусть даже любимого человека, – трудно даже великому писателю.

– Да бог с ней, с этой психологией, и с проколами, – нетерпеливо сказала кустодиевская девушка. – Вы лучше скажите, почему сейчас таких книг нет? Почему в книжных магазинах прорва, океан книг и среди них ни одной стоящей? Почему никто не создает великих произведений?

– Законный вопрос, – кивнул мужчина, – но, к сожалению, на все опять-таки есть свои законы. Видите ли, так называемая серьезная литература востребована в обществе, в котором живет надежда. «Вот повалим проклятое самодержавие – и вот тогда…» Или: «вот преодолеем последствия культа личности, построим социализм с человеческим лицом – и вот тогда…» Или: «вот построим демократическое современное общество, вольемся в семью цивилизованных стран с рыночной экономикой – и вот тогда…» Когда все это произошло – и, соответственно, все надежды умерли, – по отношению к деятелям литературы и искусства начинает действовать принципиально иной и абсолютно ясный закон – «развлекай или убирайся к черту». Это не значит, что в новую эпоху не создается шедевров, произведений, способных потрясать душу, но в том-то и дело, что и для них в новой системе приготовлено строго определенное место. Представьте себе огромный шкаф с ящичками «любовный роман», «детективы», «фантастика»… И вот там, в этом шкафу, где-то среди множества прочих есть ящичек «для тех, кто хочет быть потрясен». И если такое произведение появляется, его просто кладут в этот ящичек, обозначают цену, и любой желающий может им воспользоваться. Литература перестает влиять на общество, перестают появляться книги, из-за которых рушатся царства, – вот главное отличие.