Об одном злодеянии

— Да, вотъ такъ, вотъ оно и есть, вотъ, — бормоталъ онъ. — Лошадь, напримръ, такъ ей еще хуже, чмъ человку. Человкъ, — вотъ, положимъ, какъ я, — когда проголодается, такъ онъ сейчасъ начинаетъ думать, что у него дома жена и дти не ли, — и въ моментъ его голодъ исчезъ. Уже ты дай мн обдъ, какъ у самого барона Гирша, и я его сть не стану. Уже я сытъ! совершенно сытъ, вполн! А лошадь, такъ она этого не понимаетъ. Ей надо, чтобы сно было, и конченъ балъ… Нё, Храпунчикъ, веселече… Уй, уй, какъ, однако, хочется сть! Ажъ кареты въ живот разъзжаютъ, ей Богу! Также вотъ можно и въ обморокъ упасть тоже. Разв долго? Вовсе не долго.

— Ты, оловянная птица! — гаркнулъ впереди Гицель, — чего отстаешь? Вмст съ Мессіей пріхать думаешь, что ли?

— Веселе, Храпунчикъ, веселе! — Лэйзеръ взволнованно задергалъ возжами — Нё, погоняй… А сегодня Сося ругаться не будетъ: когда Богъ благословитъ и принесешь ей, напримръ, восемьдесятъ копекъ и кварту молока, — а то еще и дв кварты, — такъ она длается добрая… Она очень добрая честное слово! Только съ горя и съ голоду она кричитъ. Вс кричатъ, когда голодны… Уй, какъ я сть хочу!.. Никогда въ жизни еще не былъ такъ голоденъ. Прямо огнемъ кишки палитъ… Это он знаютъ, что есть заработокъ, такъ и строютъ себ штуки…

* * *

Около мостика, переброшеннаго черезъ городскую канаву, подъ жидкимъ слоемъ сроватой глины, было подобіе мостовой, и повозка Лэйзера отъ этого стала подпрыгивать, а находившіеся на ней предметы — раскачиваться, громыхать. Одна кадка нахала на другую, ухватъ и кочерга, торчавшіе изъ нихъ, куда-то провалились, а широкій топчанъ шлвинулся на какой то ящикъ и сталъ медленно катиться…

— У! еще надлаю шкоды!

Встревоженный Лэйзеръ подбжалъ къ возу и началъ умащивать вещи. Когда онъ, пыжась и отдуваясь, налегъ грудью на топчанъ, а руками поддерживалъ готовый свалиться перерзъ, пальцы его вдругъ погрузились во что-то липкое и холодное.

— Ну, это что за коммерція?

Лэйзеръ посмотрлъ въ перерзъ. Тамъ, среди полудесятка пустыхъ горшковъ и всякой кухонной посуды, стоялъ котелокъ, до краевъ наполненный жаркимъ.

— Тью! Такое вовсе!.. Совсмъ кушанье?!..

Озадаченный Лэйзеръ съ удявленіемъ смотрлъ то на свои растопыренные, смоченные соусомъ пальцы, то въ перерзъ, въ котелъ.

— Вовсе кушанье…

Онъ опустилъ руку къ армяку, намреваясь ее обтереть, но вдругъ передумалъ и вложилъ пятерню въ ротъ…

— Ува! хорошо!.. И пахнетъ… Уахъ, какъ хорошо!.. до невозможности.

Лэйзеръ сосалъ пальцы, чмокалъ и жмурился.

— Замчательно… Ну, надо теперь котелъ накрыть… Гд тутъ покрышка? А вотъ!.. Съхала себ въ сторону… Надо накрыть… А то вдь все расхлюпается, пропадеть все…

Лэйзеръ накрылъ жаркое и отошелъ въ сторону.

— Ухъ, какъ пахнетъ!.. Что это такое туда кладутъ, что такъ хорошо пахнетъ? Корицу? Должно быть, корицу.

Повозка попала вдругъ въ глубокую рытвину и опять послышалось дребезжаніе горшковъ.

— Ну, вотъ теб мостовая!.. Ничего себ мостовая… Съ такой мостовой можно же вс горшки перебить и можетъ же разлиться вся подливка.

Чтобы она не расплескалась, Лэйзеръ со всхъ сторонъ сталъ сдавливать котелъ горшками. Операція эта удалась вполн, но рука Лэйзера при этомъ снова погрузилась въ соусъ.

— Нтъ, это не корица, — сказалъ онъ, облизывая пальцы. — Наврное не корица… Духъ совсмъ не тотъ… А хорошій духъ! Уй-уй, какой хорошій… И если такъ пахнетъ, когда холодное, то что же будетъ, если его разогрть? Совсмъ райскій вкусъ будетъ… Ей Богу!.. И вотъ что — я таки теперь припоминаю: я такое жаркое когда-то уже лъ… Наврное лъ… только у кого?

Лэйзеръ вложилъ въ роть картофелину.

— Да, капля въ каплю, точно такое лъ… Я таки знаю это наврное. Только гд и когда — не могу вспомнить… А ну, я кусочекъ мяса попробую. Маленькій кусочекъ, косточку… Ай, ай, какъ вкусно… Вс вкусы тутъ… расходится по жиламъ, какъ хорошій бальзамъ… Удивляетъ меня, что я не могу вспомнить, у кого это лъ!.. Прямо досадно… Могу поклясться, чмъ угодно могу поклясться, что лъ, а гд — не знаю… Совершенно такое же… И это пахнетъ, и тогда тоже пахло… А-а! Это не корица! Это лавровый листъ! Это вовсе лавровый листъ! Лавровый листъ и гвоздика!.. Конечно, лавровый листъ!.. А я думалъ, что корица… Вотъ дуракъ! Таки настоящій дуракъ… Гвоздика такъ она совсмъ другой духъ иметъ. Гвоздика — она врод какъ перецъ. Ты думаешь, что перецъ, а раскусишь — и вовсе гвоздика… Ахъ, замчательно! Это же только на свадьб можно такое сть, честное слово!..

Разсуждая такимъ образомъ, Лэйзеръ продолжалъ умащивать горшки, — лвой рукой. Правую-же онъ топогружалъ въ котелокъ, то подносилъ ко рту.