Об одном злодеянии

— Чего долго! Ничего не долго!.. Галопомъ поду… Садись на повозку, ну-ка!

— Да пустите! Постойте!

— Зачмъ стоять? Стоять некогда! Дни короткіе. Садись, балабуста, садись. Я-жъ и знакомый теб, знаю, гд ты живешь — на Рыбной улиц.

— Вовсе не на Рыбной, — на Узенькой.

— А мн бда большая, если на Узенькой. Ну, гопъ! Садись! Живо, вихремъ!

Общій крикъ сдлался еще пронзительне. Извозчики всей стаей напали на Гицеля и стали его ругать за то, что онъ не «по правилу» забираетъ кліента.

— А чтобы вы сгорли, мамзеры проклятые! Ишь глотки, — послдовалъ рядъ крпкихъ словъ. — Ну чортъ съ вами. Айда мряться!

Гицель подбросилъ кнутъ, другой извозчикъ подхватилъ его посредин, и потомъ вс желавшіе хать стали охватывать кнутовище указательнымъ и среднимъ пальцемъ, какъ ножницами. Кто окажется наверху, тотъ и подетъ.

Лэйзеръ тоже сунулся къ кнутовищу, но Гицель локтемъ толкнулъ его въ грудь.

— Брысь! куда лзешь!

Съ Лэйзеромъ это продлывали всегда, когда «мрялись», и это было одной изъ причинъ, по которымъ онъ такъ рдко попадалъ на работу. Слабый физически и кроткій духомъ, онъ не умлъ за себя постоять и отступалъ сразу. На этотъ, однако, разъ на помощь къ нему пришла сама нанимательница.

— Нтъ, пусть и онъ, — приказала она.

— «Раввинша»? Ко вомъ чертямъ! У него лошадь дохлая.

— Ничего, пусть.

— У него лошадь еще для постройки Соломонова храма камень возила.

— Если онъ не будетъ мряться, никого не возьму.

Стиль Гицеля, его разбойничья рожа и своеобразность тлодвиженій пугали еврейку. Она была уврена, что онъ все раскрадетъ и перебьетъ половину мебели. И остальные извозчики доврія тоже ей не внушали. Одинъ только Лэйзеръ казался похожимъ на человка, и ей очень хотлось, чтобы онъ похалъ.

— Знать не хочу! Пусть мрятся! — настаивала она.

Ободренный Лэйзеръ опять ползъ въ толпу и протянулъ къ кнутовищу озябшіе пальцы. «Господи, сдлай, чтобы я былъ наверху! — съ сердечнымъ замираніемъ молилъ онъ. — Помоги мн!.. не для меня, а для Шмилека»…

Господь Шмилеку покровительствовалъ, и молитва Лэйзера была услышана.

Какъ только двинулись въ путь — первымъ шелъ Гицель съ нанимательницей, потомъ два другихъ извозчика и позади всхъ Храпунчикъ, — такъ сейчасъ же Лайзеръ вытащилъ изъ-за пазухи хлбъ и луковицы, и въ два-три пріема проглотилъ… Точно въ яму все провалилось.

— Ува! какъ сть хочется! — проговорилъ онъ, подбирая съ армяка крошки. — Страшенное дло, какъ хочется сть… Ну, ничего! До вечера потерпимъ, а вечеромъ все будетъ. Покушаемъ себ хорошо… Очень хорошо покушаемъ… Но, но, Храпунчикъ, веселече!

Пріхали на Узенькую улицу. Мебель еврейки оказалась такая нелпая и громоздкая, что укладывать ее на возы было особенно трудно. Сперва вытащили какой-то шкафъ, отъ котораго, пока его несли, отскакивали и шлепались на землю полки и дверцы; потомъ поволокли два огромныхъ ободранныхъ, пудовъ по пятнадцати каждый, дивана. Затмъ послдовала корявая конторка, кресла безъ ножекъ или безъ сидній… Все это извозчики таскалисъ крикомъ, съ гамомъ, съ руганью; а еврейка бгала за ними, ужасалась, охала, упрашивала… Лэйзеръ тоже суетился и выносилъ вещи полегче. Извозчики не совсмъ были неправы, когда не хотли брать его въ свою компанію. Чахлый и слабосильный, съ ветхой кляченкой и дрянной телгой, онъ былъ для нихъ невыгоднымъ компаньономъ. «Это разв извозчикъ? Это раввинша», — говорили они о немъ. И дйствительно, для работъ «серьезныхъ», для грузки хлба, напримръ, Лэйзеръ не нанимался и самъ. Его спеціальностью было отвозить съ базара покупки — нсколько пудовъ антрацита, сотню арбузовъ, пустыя бочки, или что-нибудь въ этомъ род. — «Нагрузи его телгу какъ слдуетъ — она разсыплется, лошадь упадетъ и хлопотъ съ нимъ не оберешься»… И исходя изъ этого соображенія, извозчики и теперь тяжелой, «хорошей» мебели на телжку Лэйзера не ставили, а украспли ее кухонной рухлядью да тмъ движимымъ, которое хозяйка хранила въ сара.

Въ половин второго нагрузка была окончена, и процессія тронулась. Опять во глав пошелъ Гицель, а послднимъ Лэйзеръ.

Теперь валилъ уже снгъ; втеръ нсколько притихъ, но измнилъ направленіе и сдлался холодне. Храпунчикъ плелся медленно, вытягивая впередъ мохнатую голову и длая ею такіе движенія, какъ будто говорилъ: «да, да, я согласенъ». Онъ звонко хлопалъ плоскими копытами по жидкой грязи и посл каждыхъ двухъ-трехъ шаговъ выказывалъ явное желаніе остановиться. Но Лэйзеръ этого желанія мы раздлялъ и, сопя и кашляя, какъ самъ Храпунчикъ, мы переставалъ ему напоминать, что если «захочешь звать, то не будешь жевать».