О влиянии Дэвида Боуи на судьбы юных созданий

Я возвращаюсь домой, я на переходе в Шатле, но здесь нет эскалатора. Короче, ты так и не сказал, что было в твоей детской комнате.

Ты застала меня врасплох. У меня много воспоминаний со Стеллой. Еще была няня, у которой я проводил много времени, мать работала как сумасшедшая.

У вас не было родственников? Бабушки? Тети, чтобы с тобой посидеть?

Только та няня. Я уже не помню ее имени, она сидела сразу с несколькими детьми в нашем квартале, мы жили в северном предместье. Она готовила рисовую кашу на молоке. Да, большие миски с рисовой кашей.

А что еще было в твоей комнате?

Только мать и ее тогдашние подружки, была одна, высокая, очень симпатичная, она водила меня в песочницу.

А твой отец?

Я уже говорил: неизвестен.

С матерью вы никогда о нем не говорили?

Никогда.

Я не могу понять, почему этот вопрос тебя не интересует.

Когда я был в коллеже, у меня были проблемы с мелкими недоумками, потому что у меня не было отца, но проблемы были с ними, а не с отсутствием отца.

И действительно не случалось, что тебе его не хватало?

Нет, за рулем мотоцикла сидела мать.

Понимаю.

Стелла прервала мою оцифрованную терапию, причем довольно агрессивно:

– Я сто раз говорила, что в рабочее время мобильники должны быть выключены!

– Эй, это для вон той посетительницы, она просила сыграть «La Paloma», я ищу мелодию.

– А, чудесная песня, я ее обожаю. Ты видел фильм? Как он там назывался? Погоди, я тебе напою… Cucurrucucu, cucurrucucu, ay, ay, ay, ay, ay, la paloma triste…

* * *

– 15,98! Черт! Полный обвал!

Алекс только что получил диплом бакалавра, что само по себе не оригинально, но на волосок не дотянул до оценки «очень хорошо», расстроился, как если бы все провалил, и теперь битый час расписывает мне все формальные правила и проходные баллы. Он ждет ответа от приемных комиссий на подготовительные курсы престижных институтов, но насчет лучших из них у него больше иллюзий нет. Я киваю и стараюсь проявить сочувствие. Он спрашивает, что я думаю делать на каникулах, предлагает поехать куда-нибудь вместе, я отвечаю, что дома это еще не обсуждалось, есть более насущные проблемы, может, съездим на несколько дней в Лимузен к родителям Стеллы, а может, и нет. Он заговаривает об отце, который не устает хвалить и мою работу, и ответственное отношение к делу. Я замечаю, что он положил свою руку на мою, и убираю ее.

– Знаешь, я переменился, – говорит мне он. – Я понял, что у нас двоих ничего не получится. Очень жаль, это могла быть настоящая любовь.

– Послушай, Алекс, не начинай.

– Для меня ты всегда будешь больше чем братом. Но это безнадежно, так что я смирился. И… должен тебе сказать: я кое-кого встретил.

– Да ну! Это хорошо.

– Понимаешь, я его часто вижу, он, вообще-то, приятный, но между нами пока ничего нет. Ничего по-настоящему сексуального, я хочу сказать.

– Если у тебя возникло желание и он тебе нравится, решайся.

– Я не могу решиться, потому что он… он тот… ну… ты… я не знаю, как ты… И потом, я говорю себе, что не могу ждать тебя всю жизнь, но…

Алекс не стал продолжать. Я попытался его подбодрить, но он не мог больше об этом говорить, только смотрел на меня печальным взглядом. Мне так и не удалось узнать, надеется ли он по-прежнему, что его первым опытом стану я, или дело в чем-то другом. Внезапно он встал и ушел.

* * *

Бывают незначительные события, которые вдруг разрастаются до необычайных размеров и меняют всю вашу жизнь, а позже, когда вы стараетесь трезво разобраться, что же случилось, и восстановить цепочку фактов, из-за которых все вдруг посыпалось, вы понимаете, что началось-то с совершеннейшего пустяка и предвидеть дальнейшее или избежать его было решительно невозможно.

Я не видел Каролину уже целую вечность, звонил ей много раз, всегда попадал на автоответчик и оставлял сообщения, но без всякого ответа с ее стороны. В тот вечер она появилась в «Беретике». Самое ужасное, что я ее не узнал.