О мифах и магии (ЛП)

— Нас, — сказала Гермиона. Голос её дрожал.

— Отличная теория, мисс Грейнджер, — ответил Снейп, наполняя пещеру своим глубоким гулким голосом, — но мы всё ещё здесь.

Закружилась пыль. Гермиона отвернулась от его невидимой фигуры, часто моргая. Горло немилосердно горело.

— И ещё кое-что, — слова приходилось выдавливать. — Лощина Тьмы. Замок. Их кое-что объединяет.

— Помимо нашего безумия.

— Да, — пробормотала Гермиона. Его пальцы вцепились в мокрую землю. — Их уничтожила чума.

До неё теперь доносилось только его дыхание и неровное капанье… а на заднем фоне слышен был какой-то белый шум, как от работающего телевизора с отключённым звуком. У Гермионы начало гудеть в ушах, звенеть резким звоном.

— Давайте двигаться дальше, — сказал Снейп.

Она повернулась, тряся головой, пытаясь избавиться от шума, к которому присоединился другой звук — ритмичный сильный стук камешка о её ключицу. Стук этот был громче обычного, он проникал сквозь грудь, сквозь сердце прямо в мозг, вызывая пульсирующую боль во лбу. Они по-прежнему ползли куда-то вверх и наверняка были уже почти на уровне поверхности земли. И тут Гермиона увидела впереди тусклый серый свет.

Она попыталась что-то сказать, но выругалась, ударившись головой о корень дерева.

Странная картинка промелькнула у неё перед глазами вместе с болью — два жёлтых огонька. Белый шум глубоко в ушах нарастал, переходя в ровное вибрирующее шипение.

— Гермиона? — окликнул её Снейп.

Камень на шее висел тяжело, ещё тяжелее. Она сама не заметила, как остановилась, зависнув, словно не могла двигаться. Словно она была не в этом туннеле, а где-то наверху, сидела, съёжившись, наблюдая, затаив дыхание. Каждая косточка и каждая мышца её болела, каждый волосок на теле стоял дыбом.

— Гермиона? — опять позвал Снейп. Она почувствовала, как его руки ложатся на её ягодицы, толкают её бедра. — Не вздумайте теперь останавливаться. Вперёд.

Она доползла до света, сама того не осознавая, протолкнулась сквозь полуразвалившуюся створку двери в комнату, заставленную коробками. Пыль и серый свет проникал внутрь сквозь колючие заросли и заколоченные окна. Снейп вытолкнул её дальше и проследовал за ней. Она помогла ему подняться на ноги.

И оба замерли.

— Я знаю это место, — сказала Гермиона. Она повернулась, поскользнулась на чем-то мокром, схватилась за пустой ящик, занозив пальцы. Сделала глубокий вдох. Глаза вдруг стало жечь, но шипение исчезло, сменившись не другим звуком, но ощущением. Тревогой. Ожиданием чего-то ужасного.

Её взгляд упал на Северуса. Его лицо должно было быть скучающим, измученным, запачканным грязью. Он должен был требовать, чтобы они немедленно уходили, прежде чем прогнивший пол провалится под их ногами.

Но Снейп был бледен, бледнее обычного. Чёрные глаза его были широко раскрыты, и в них застыл ужас.

Не она сказала это. Не её голос сложил два слова, которые она знала, которые слышала раньше. Два слова, произнесённые на одном, глубоком, прерывистом дыхании:

— Визжащая Хижина.

========== До ==========

2 мая 1998 года

Школа чародейства и волшебства Хогвартс (и окрестности)

До

В утро победы Гермиона Грейнджер безжалостно теребила камень. Он не должен был быть у неё. Он ни у кого не должен был быть — Гарри утверждал, что потерял его в лесу, втоптал в землю. Гарри верил портрету Дамблдора, утверждавшему, что в лесу камень никто не найдёт. Гермиона знала, что это не так.

Они втроём взбирались по лестнице в Дамблдоров — Снейпов — ничей кабинет, и Гарри по пути рассказывал друзьям о том, что видел в Думосбросе. И когда он закончил, первое, что пришло Гермионе на ум: а ведь камень так и лежит там, ждёт, чтобы его нашли. Совсем как лежал человек, в чьи воспоминания они только что так бесцеремонно вторглись, человек, умерший у неё на глазах на полу Визжащей Хижины.

Гарри улыбался и говорил, говорил что-то, но Гермиона уже не слушала. У неё всё ещё кружилась голова, воспоминания о прошедшей ночи яркими картинками горели перед глазами. Рон молча смотрел на Гарри — его эмоциональной глубины (как у чайной ложки) явно оказывалось недостаточно, чтобы объять пережитое. Ночь переполняла, захлестывала его.

— Так нельзя, — неожиданно для себя самой сказала Гермиона высоким дрожащим голосом. Портреты пустовали — все бывшие директора и директрисы спустились вниз, к остальным, бурно рукоплеща, будто Гарри только что продемонстрировал особо эффектный фокус. Брат Рона лежал мёртвый в Большом зале, по которому ходили, жуя и не обращая внимания на недвижные тела, люди — а ладонь Рона лежала на её плече, словно не он сам, а Гермиона нуждалась в утешении.

Она стряхнула его руку и напустилась на Гарри.

— Ты хочешь пойти спать? — Слишком резко получилось — несправедливо было так с ним говорить после всего, что произошло. Но Гермиону это едва заботило.