О мифах и магии (ЛП)

У него были рыжие волосы. У них у всех были рыжие волосы — Гермиона обнаружила, что тяготеет к рыжим, с тех пор как произошло… то, что произошло. Не много оставалось в Лондоне рыжих свободных мужчин подходящего возраста, с которыми она ещё не встречалась, и одним из них оказался медбрат, ухаживавший за ней в психиатрической лечебнице. Он улыбался широко и дружелюбно, а кожа его была так густо покрыта веснушками, что они сливались на его щеках, и переносица его бронзовела. Порой он отпрашивался на перекур, но не курил — просто брал книжку в твёрдом переплёте со стола на сестринском посту и приседал почитать среди курильщиков во дворе (из окна Гермиониной палаты видно было только их спины). Он то и дело подкладывал Гермионе побольше желе на обед. И последний признак его, так сказать, расположения — однажды, когда поблизости никого не было, он склонился к ней и, улыбаясь, шепнул: «Я всё не пойму, как ты сюда попала».

— То есть, меня скоро отпустят домой? — с надеждой спросила Гермиона. Она уже чувствовала мягкую шерсть кошачьего хвоста между ладонями, гладкий пластик клавиатуры ноутбука под пальцами.

— Ничего не обещаю, — всё с той же улыбкой ответил он.

Она уехала три дня спустя. Рыжий проводил до машины, неся её сумку. Родители поблагодарили его, пожали ему руку, и он махал им вслед, пока они выезжали задним ходом с заставленной автомобилями стоянки, и продолжал махать, пока отец Гермионы, пунцовый от смущения, бегал к автомату — забыл оплатить парковку.

Через четыре дня медбрат позвонил в дверь дома Грейнджеров. Родители Гермионы были на работе. «У меня выходной», — сказал он, и уши его запылали. Гермиона улыбнулась и пригласила его войти.

Продлились их отношения недолго. Гермиона, (как всегда) скрупулезно всё планируя, выпроваживала парня за сорок пять минут до предполагаемого возвращения родителей и выбрасывала обертки от презервативов в мусорный контейнер где-нибудь подальше от дома. Но тайное всегда становится явным. И Гермиона боялась, что родители каким-то образом прочтут её мысли, что застанут врасплох и отнимут те жалкие крупицы свободы, что у неё ещё имелись. К тому же, она и её рыжий любовник начали больше разговаривать между неловкими скучными барахтаньями на сбивающихся хэбэшных простынях — и становилось всё очевиднее, что на самом-то деле он прекрасно понимал, почему Гермиона загремела в лечебницу. В последнюю встречу он спросил, не стоит ли ей ещё полечиться («Я бы тебя тогда чаще видел», — заметил он со своей вечной улыбкой), и поэтому в тот же вечер, ужиная с родителям, она выпалила, что кое с кем встречается.

— С кем? — Потрясенный отец не заметил даже, что из уголка рта у него торчит кусочек курицы.

— Не рановато ли? — спросила мать.

— С медбратом, — смирно ответила Гермиона. — И да, я начинаю думать, что рановато.

Родители обменялись недобрыми взглядами, прекрасно понимая, о каком медбрате идёт речь.

Больше Гермиона его не видела. В приступе всепоглощающей вины (отвлекшей её от неотступного чувства неправильности всего вокруг, которое она почти уже научилась заталкивать куда-то в глубины подсознания) она позвонила в лечебницу, но там ей сказали, что рыжий в отпуске, а через несколько недель — что он больше у них не работает. После этого Гермиона так и ждала, что однажды на пороге их дома появится полицейский, чтобы поговорить с ней на «щекотливую тему», но этого не произошло. Она поискала его через Гугл, и единственным утешением ей стало то, что и компьютер не имел представления о судьбе парня.

Гермиона набрала в поисковой строке и имя Снейпа — сразу же, как приехала домой с площади Гриммо — но нашла только деревушку в Саффолке и человек шестьсот однофамильцев.

____________________________

Родителей дома не было. Гермиону это открытие и успокоило, и взволновало, и сбило с толку: мозг ещё не привык к давящей зимней тьме. Солнце сегодня вообще-то всходило? И не вспомнить.

Ей понадобилось двадцать минут — двадцать минут ходьбы от одной станции подземки к другой под предлогом того, что так можно срезать путь — чтобы решить, вести ли его к себе. Она передумала как минимум раза четыре, успокоившись только тогда, когда он уселся рядом с ней на Дистрикт-лайн, взглянул вверх, на расклеенные над окнами рекламные объявления, и расслабленно сложил свои бледные руки вместе, будто вполне естественно сидеть на соседних сиденьях, когда в вагоне полно свободных мест.

По пути к дому они почти не разговаривали. Гермиона куталась в пальто, и под поднятым воротником натирал ей шею бумажный мак. Снейп шёл рядом, сунув руки в карманы. Интересно, видят ли соседи, как они идут по дорожке к парадной двери. Гермиона смотрела на окна окружающих домов: не шелохнётся ли где занавеска. Но все соседские окна были темны — слишком рано, никого нет дома.

Она гордилась тем, что не завозилась с ключами. И тут же нанесла по своей гордости удар, забыв отпереть врезной замок, с силой стукнувшись в дверь коленкой и громко выругавшись.

— Вы в порядке? — спросил Снейп. Гермиона лишь ворча сунула ключ в замочную скважину и впустила его в дом.