o c24ec28d571a6d65

- Вы, Марфа Федоровна, знаете, наверное, - продолжил Годунов, садясь, - что государь Иван

Васильевич перед смертью своей безвременной опекунов для царевича Димитрия назначил,

как он дитя еще есть.

-Знаю, Борис Федорович, - она чуть улыбнулась, - краем тонких губ.

-А Регентский Совет, имеющейся у нас властью, Марфа Федоровна, выбрал из тех, что царь

назначил, одного опекуна, и утвердил его уже, - тихо сказал Борис.

- И кого же, если мне будет позволено спросить? – она сцепила тонкие, унизанные тяжелыми

кольцами пальцы. Сияние алмазов на мгновение ослепило Годунова, и он поморщился.

- Вас, Марфа Федоровна, - ответил он. «Вот, царской руки – назначение, вот и указ

Регентского Совета».

Она просмотрела бумаги, - внимательно, пристально, - и, возвращая их, сказала: «Сие для

меня честь великая, Борис Федорович, однако я подданная Ее Величества королевы

Елизаветы, тако же и дети мои, и муж мой покойный, - женщина перекрестилась, - и дом наш

там, в Лондоне».

- Марфа Федоровна, - почти нежно сказал Борис, - а ведь сыночек-то ваш, Петр Петрович,

тут, на Москве, родился. Вот у меня, - он помахал грамотой, - опись о крещении его имеется,

в монастыре Воздвижения Честного Креста Господня, что по соседству с усадьбой вашей

городской. Так ведь это?

- Так, - тихо подтвердила женщина.

- Ну вот, - Годунов усмехнулся, - поскольку Петр Петрович на Москве рожден, так он и есть –

подданный нашего государя, Федора Иоанновича.

А мы, Марфа Федоровна, уж никак не можем вам позволить нашего подданного за границу

без царского на то указа особого вывозить, сие есть законов нарушение, сами знаете. Хотите

– оставляйте Петра Петровича, и отправляйтесь сами, куда вам угодно.

- И да, - Годунов поднял бровь, - я, уж не обессудьте, стрельцов в усадьбу вашу послал, я за

Петра Петровича беспокоюсь, все же наследник целого рода боярского, да какого рода!

Марфа сжала зубы, - до боли, - и проговорила: «Сами же знаете, Борис Федорович, мать

свое дитя не оставит».

- Ну, вот и славно, - легко улыбнулся Борис, и хлопнул в ладоши. Когда перед Марфой

поставили золоченую, большую чернильницу и перо, Годунов сказал: «Вы распишитесь вот

тут, боярыня, что принимаете на себя бремя опекунства».

Марфа молча, сжав перо захолодевшими пальцами, - расписалась, и Годунов, посыпав

бумагу песком, сказал: «И вот тут еще, любезная Марфа Федоровна, что вы ознакомились с

указом Регентского Совета, тоже распишитесь».

Женщина побледнела, и положила перо. «Не буду я сие подписывать, Борис Федорович».

- Будете, не будете, - улыбнулся Годунов, - сие, Марфа Федоровна, неважно. Я вам и на

словах могу сказать, при свидетелях – он повел рукой в сторону дьяков, что стояли у двери

палат.

- Регентский совет запрещает вам, а тако же и детям вашим выезд за границы – до особого

распоряжения. Все, - Годунов поднялся, - езжайте на Воздвиженку, сбирайтесь, Марья

Федоровна уже скоро в Углич отправляется, с царевичем, вам, как опекуну, с ее поездом

ехать надо».

Марфа еще нашла в себе силы поклониться, и выйти из палат – медленно, высоко неся

голову. Она и не помнила, как спустилась на крыльцо, и нашла свой возок. Захлопнув все

оконца, она скорчилась в углу – боль, невыносимая, острая боль билась в животе, и, подняв

сарафан, она увидела пятна алой, яркой крови на подоле рубашки.

Федор Воронцов-Вельяминов отступил назад и посмотрел на чертеж. Большой лист грубой

бумаги был прибит гвоздями к доске, что держалась на деревянной треноге. Парень погрыз

перо и задумался. На рисунке была изображена часть крепостной стены – с ласточкиными

хвостами, и узкими бойницами.

- А толщина? – пробормотал Федор и почесал рыжие, перехваченные шнурком кудри. «Еще

и какой кирпич будет, тоже непонятно пока. Сделаю я два расчета – один с камнем, а другой

с кирпичом».

Он открыл большую, растрепанную тетрадь, и, было, начал писать, как в косяк открытой

двери постучали.

- Федор Петрович, - сказал рабочий, - тут до вас пришли.

-Что такое? – не поднимая головы, спросил юноша.

-Марфа Федоровна велела за вами спосылать, - холоп мялся на пороге, - говорит, сие дело

неотложное.

Федя чуть побледнел и поднялся: «Иду».

Марфа закрыла на засов дверь своей опочивальни. Она, согнувшись, прошла в нужной

чулан и уцепилась за стену. Ноги были испачканы в крови, но боль стала менее острой, в

животе просто саднило. Она посмотрела вниз – рубашка промокла. Женщина вдруг

почувствовала тошноту, и склонилась над поганым ведром.

«Нельзя, чтобы кто-то знал, - холодно подумала Марфа, и тяжело задышала. «Сразу слухи

пойдут, разговоры».

Она стерла со лба ледяную испарину, и, захлопнув дверь чулана, принялась убираться.

Кровь не останавливалась. «Когда закончится, - она вдруг остановилась, скомкав в руках

окровавленную сорочку, и приказала себе не плакать, - надо настой сделать, промыть все».

Ключница посмотрела на боярыню, лежащую в постели, и ахнула: «Матушка Марфа

Федоровна, да бледная вы какая! Может, за лекарем спосылать?».

- Пройдет, - сухо сказала Марфа. «За Федором Петровичем побежал человек, как велела

я?».

Ключница кивнула. «Далее, - спокойно проговорила женщина, - отправь гонца к