o c24ec28d571a6d65

Дьяк кивнул, а Годунов, все еще глядя в окно, пробормотал: «Может, и не придется делать

сего. Ежели у Федора наследник родится, так пусть живет царевич-то. Господи, хоша сам с

Ириной спи, пусть и грех это».

Марфа повернулась, и, удобнее устроив большую, кружевную подушку, перевернула

страницу книги. Петенька, - распаренный, чистый, сытый, - спокойно сопел рядом. «Господи,

- вдруг подумала Марфа, - а на отца-то как похож, будто я его перед собой сейчас вижу».

- Матушка, - Лиза подобралась к ней поближе, и устроилась под боком, - а мама моя

красивая была?

- Очень, - вздохнула Марфа. «У тебя волосы, как у нее, только она высокая была, а ты

видишь - в батюшку, - маленькая».

Лиза воткнула иголку в свое вышивание и вдруг сказала: «А как так получилось, что батюшка

и мама моя друг друга полюбили? Она же герцогиня была, а он просто – купец».

- Сие неважно, - вздохнула Марфа. «Коли люди друг друга любят, Лизонька, это все ничего

не значит. Хоша бы ты царица была, а все одно – сердце-то любит, не голова. А мама твоя

батюшку очень любила, и я тоже, потому что такие люди, как он – редко встречаются».

- А у нас батюшки не будет более? – робко спросила девочка.

- Посмотрим, - улыбнулась Марфа. «Ну, давай, помолимся, и спать-то будем. Марья с

Парашей-то, небось, уже какой сон видят, - а мы с тобой, - заболтались».

- Я бы тоже полюбить хотела! – вдруг, страстно сказала девочка. «Как мама моя, и как ты,

матушка!»

- Ну, вот вырастешь, - Марфа коснулась губами теплого, нежного детского лба, - и

полюбишь.

Лиза быстро задремала, а Марфа все лежала, слушая дыхание детей.

-Не уезжай, счастье мое, - сказал ей Федор тихо, одними губами, гладя ее по голове.

«Пожалуйста, ну как я без тебя буду-то, Марфа? Больше сорока лет уж мне, я уж и не думал,

что встречу ту, без которой жить не смогу».

Она молчала, уткнувшись лицом в его плечо, вдыхая его запах, - свежее дерево, краска,

известь. В полуоткрытое окно горницы было слышно, как звонят к вечерне на церкви Всех

Святых.

- Нет, Федя, - наконец, так же тихо, ответила она. «Дети у меня, мне о них надо думать, а не

о себе, хоша я тоже, - Марфа подняла голову и, увидев его серые, потемневшие, будто

грозовое небо, глаза, - тут же опустила, и еле слышно закончила, - люблю тебя, как уже и не

думала, что полюблю.

Он помолчал, баюкая ее, и, тяжело вздохнув, сказал: «Марфа, Марфа..., Бывает – думаешь

о человеке, и ничего более не хочется, кроме как быть с ним. Тако же и мне с тобой, счастье

мое».

Марфа почувствовала прикосновение его руки, и, сжав зубы, сказала: «Сам же видишь,

Федя, - так бы и лежала с тобой, и детей бы приносила, коли на то Господня воля была бы, и

не надо было бы мне ничего другого. Но не здесь, не здесь, Федя».

Федор Савельевич молчал, - долго, очень долго, - а потом, поцеловав ее, сказал: «Ну что ж,

как ты решишь, так тому и быть, Марфа».

Женщина положила руку на живот и чуть погладила его. «Как же теперь уезжать-то?-

подумала она. «Дитя отца своего никогда не увидит, как же я могу с ним так поступать? А

остальные? – Марфа зажгла свечу и посмотрела на красивое, спокойное лицо спящего Пети.

«Господи, ну отчего ты мне такой выбор-то дал? Ежели скажу я Федору, - а как не сказать,

как скрывать такое, - так он еще сильнее мучиться-то будет. Да и я тоже».

Она взглянула в красный угол, на темные, спокойные глаза Богородицы, и, чуть тряхнув

головой, решительно проговорила: «Вот приедет, - сразу и скажу. А там посмотрим».

- Что такое? – сонно пробормотала Лиза. «Ничего, ничего, - Марфа погладила дочь по голове

и задула свечу. «Спи, милая»

-Марфа Федоровна, - свежее, красивое лицо Бориса Годунова расплылось в улыбке. «Мы с

похорон Ивана Васильевича, храни Господь его душу, не виделись. Вы хоша Марью

Федоровну и навещаете, а ко мне никогда не заглядываете».

- Так, Борис Федорович, ради чего я вас от дел-то государственных отрывать буду, - Марфа

поклонилась, - низко. «Вы глава Совета Регентского и государю рука правая, чего ж ради вас

бабскими-то разговорами обременять?»

- Вы садитесь, - ласково предложил ей Борис, подумав: «На три года всего старше меня, а

глаза у нее – будто ей семь десятков лет, а то и больше. И как смотрит-то на меня, - все

знает, понимает все. Волчица, одно слово».

- Как сборы-то ваши, как детки? – Борис налил боярыне греческого вина. Та чуть пригубила и

отставила бокал: «С Божьей помощью, Борис Федорович, здоровы все. К Успению уж и

тронемся, в Новые Холмогоры, я сейчас вотчины-то свои продаю, не закончила еще дела

все»

- А вы бы не торопились, Марфа Федоровна, - Годунов ожидал увидеть недоумение в ее

глазах, однако они смотрели так же – прямо и спокойно. Он поднялся и улыбнулся: «Сидите,

сидите, матушка Марфа Федоровна, вы меня старше, да и по крови мне с вами не равняться

– вы на ступенях трона царского рождены».

Годунов достал из серебряного ларца свернутый лист бумаги и вдруг подумал: «А ежели

заметит? Да нет, Федька не заметил – хотя он придурок, конечно, куда ему что-то замечать?

Но и Регентский Совет не заметил – а они руку государя знают».