Джованни опустил голову на сложенные руки, и сказал, глядя в красивое, тонкое лицо
Мадонны: «Господи, упокой душу моей мамочки Вероники, пусть ей будет хорошо с тобой, и
спасибо за то, что она мне снится».
Мальчик забрался в постель, и, свернувшись в клубочек, подложив ладони под щеку,
вздохнул. «Может быть, увижу маму», - улыбнулся он, сквозь сон.
-Спасибо, синьор Маттео, - герцог, поморщившись, опираясь на его руку, зашел по колено в
теплую, бурлящую воду. Над большим мраморным бассейном поднимался пар, и Матвей,
отерев пот со лба, подумал: «Столкнуть его не удастся, он тяжелый, еще кричать начнет.
Хотя никого нет вокруг, полночь уже, но лучше не рисковать. С другой стороны, и хорошо,
что при герцоге нельзя быть с оружием – я все сделаю так, что меня никто не заподозрит».
- Я слышал, этими термами пользовались еще римляне, - заметил Матвей, и, взяв со скамьи
тряпку, обернул ей руки.
- Да, - донесся до него голос герцога. «Я здесь бывал, еще до ранения. Синьор Маттео,
принесите мне лохань, ну, понимаете…
-Конечно, - Матвей подхватил красивую серебряную чашу и сказал: «Вы подержите, или мне
самому?».
- Давайте я, - сказал герцог. Запах стал удушающим.
«Сейчас», - подумал Матвей. «Только бы не оступиться, камни страшно скользкие».
Он неслышно протянул руки и схватил Орсини за толстую, обрюзгшую шею. «Что!» -
захрипел герцог. «Что такое!»
- Изабелла, - ласково сказал Матвей, сжимая пальцы. «Вероника». Герцог забился, пытаясь
вырваться. «Марта», - усмехнулся Матвей, и, наклонившись над лицом Орсини, увидел ужас
в покрасневших, отекших глазах.
«Я ее брат, - сказал мужчина и в последний раз сомкнул руки. «Следов не осталось, -
Матвей осмотрел шею герцога, и, толкнул тело вниз, в бассейн. Раздался плеск, а потом все
стихло – только бурлила вода – почти неслышно.
«Никто не знает, что я здесь был, - Матвей бросил тряпку и отряхнул руки. «И не узнает».
Он открыл дверь и выскользнул в прохладу ночи.
Джованни проснулся от стука. Он оглянулся, и, схватив со стола кинжал, что подарил ему
синьор Маттео, не поднимая засова, спросил: «Кто там?».
- Это я, - услышал мальчик знакомый голос.
Синьор Маттео – как всегда, спокойный, изысканно одетый, стоял на пороге. «Герцог Орсини
скончался, ваша светлость, - сказал мужчина. «Мне очень жаль. Одевайтесь, нам надо
быстро уехать отсюда».
- Но как же теперь будет, синьор Маттео? – спросил мальчик, потянувшись за рубашкой.
-Не волнуйся, - ответил Матвей, на единое мгновение положив ему руку на плечо. «Все
будет хорошо, Джованни».
-Джон, - она села в кресло и тут же встала, - а если он меня не узнает? Если, - Вероника
дернула углом рта, и показала на свое лицо, - если испугается?
Разведчик вздохнул, и, взяв ее руку, поцеловал – нежно, долго. Пахло лавандой. «Счастье
мое, - сказал Джон, - мать не забывают. Никогда. Вот вспомнит ли маленький Джон меня? –
Вероника увидела, как помрачнел муж, и одним быстрым, легким движением опустившись на
ковер, положила голову ему на колени. «Вспомнит, конечно, - улыбнулась она.
- Я косы распущу? – попросил ее Джон.
- Конечно, - она почувствовала, как падают на спину волосы, и услышала его голос – тихий,
ласковый: «Господи, как же я тебя люблю, Вероника». Женщина потянулась, взяла его руку,
и сказала: «Ты просто сиди, отдыхай. Я тут, я с тобой». Он устало прижался щекой к ее
теплым локонам, и, обняв жену за плечи, долго смотрел на закат, что играл над собором
Святого Марка.
Джованни глядел широко открытыми глазами на беломраморную площадь, на голубей, что
вились в рассветном небе, на черные, изящные гондолы. Вода лагуны была светло-
бирюзовой, пахло солью, ветром, и еще чем-то – сладким, прохладным.
- Я помню, - сказал мальчик потрясенно. «Я помню, синьор Маттео. Только я думал – это я
сказку слышал где-то, ну или мне снилось. Это ведь не сон?» - повернулся он к мужчине.
Тот помолчал и ответил, чуть улыбаясь: «Нет, Джованни, это не сказка, и не сон. Это
Венеция, твой родной город».
- Вот сюда, - сказал Матвей лодочнику. Мальчик ловко выпрыгнул из гондолы, и спросил,
разглядывая фасады домов: «Почему я тут никогда не был? Тут так красиво, синьор Маттео,
я и не знал, что бывает так красиво».
- Я тоже не знал, - Матвей расплатился и, подтолкнув мальчика к двери, сказал: «Беги.
Второй этаж, там открыто».
Джованни вошел в большую, с высокими потолками, комнату, и огляделся. Пахло так, как он
помнил – холодно, и сладко, приятно, - так, что у него сразу защекотало в носу и почему-то
захотелось плакать.
Он посмотрел – вокруг никого не было, и пошел дальше. Это была детская – с колыбелью, и
маленькими сундучками у стен. На полу, застеленном мягким ковром, лежала игрушечная
тележка – старая. Он улыбнулся, и, наклонившись, покатал ее туда-сюда – колеса скрипели.
«Был кот, - вспомнил Джованни. «Я его звал просто – Гато. У него была серая шерсть, с
полосками. Я его сажал в тележку, а он вырывался».
Мальчик наклонился над колыбелью и, протянув руку, взял то, что лежало на подушке.
«Мишка, - пробормотал он, - мой мишка, вот ты где? А я думал, я тебя больше не увижу».