o 98f6fe69ff972b4b

делятся на две категории: на тех, кто хочет быть господами и

слугами, и тех, кто не хочет быть ни теми, ни другими.

— Ну, господа и слуги — это, наверное, всё-таки, разные

категории, — возразила Полина Сергеевна.

— Нет — одна. Потому что они как педерасты: один

сверху — другой снизу. Даже если они и поменяются

местами, суть их от этого не изменится.

— А те, кто не хочет быть ни господами, ни слугами?

Они-то кем хотят быть?

— Людьми. Просто людьми. Однако простите, мне надо

уже выходить. Отсюда мне будет ближе.

Виктор взял свою дорожную сумку и направился к

переднему выходу, вовремя заметив, что автобус проезжает

по знакомым ему местам, откуда до родной его деревни было

около трёх километров, между тем как из районного центра

— больше десяти, причем неизвестно, ходит ли сейчас туда

автобус или хотя бы такси. Он попросил водителя

остановиться и, попрощавшись с попутчиками, вышел на

дорогу, знакомую ему с детства, так как зачастую приходил

пешком к этому перекрестку, где регулярно ходил автобус

между районным центром и небольшим поселком,

расположенным невдалеке. При посещении районного

центра или возвращении обратно жителям его деревни и

деревень, соседних с нею, было удобнее проехать автобусом

не совсем в нужном им направлении, чтобы затем пройти

пешком до дома в три раза меньшее расстояние. Позднее и к

ним в деревню, и ещё дальше автобусы ходили уже

регулярно, но лишь до недавнего времени — то ли потому,

что у районной администрации не было средств, то ли всем

было наплевать на эти забытые и заброшенные деревни. Идя

не спеша по дороге, давно не ремонтированной, с разбитым

асфальтом, Виктор с тоской замечал, что поля, ранее

обрабатываемые, засеваемые и приносящие урожай, теперь

запустели, ближайшие к лесу участки покрылись молодой

порослью берёз и осин, а расположенные вдоль дороги —

183

буйными зарослями ядовитого дудочника. Впрочем, через

некоторое время картина всё же изменилась, и дорога

проходила уже среди окультуренных полей, но он знал, что

это были поля другого хозяйства, на территории которого

находилась деревня, где он родился.

Мать, охнув, всплеснула руками, неожиданно увидев

Виктора, поспешившего обнять старушку; отстранившись,

она растерянно оглядывалась по сторонам, как будто что- то

потеряв.

— Ты что, мам?

— А где дети? Вера?.. Ты — что, один?!

— Да, мам, так получилось.

Она внимательно поглядела на него, расстроенная, и

спросила с укоризной, не скрывая тревоги:

— Мне мало неприятностей с твоим братом, теперь ещё и

ты?

— Все нормально, мама; я ненадолго, и скоро поеду

обратно к детям.

— К детям? Что случилось?! Умереть мне спокойно не

дадите!

— Всё, всё, успокойся! Всё хорошо, поверь мне. Просто

выдалось свободное время.

— Да я уж вижу — что-то не так. Вон и седой уже весь.

— Мам, ты же знаешь, в чём дело. Что, я раньше не был

седым?

— Теперь уж белый вовсе.

— Ну ладно, а где Лида?

Его овдовевшая сестра Лида была на пенсии, и последние

годы мать, сильно постаревшая, жила с ней, уйдя из семьи

брата, всё больше и больше спивавшегося вместе со своей

женой, несмотря на то что имели двоих детей-подростков,

уступив заботу о них сестре и бабушке. Он поставил свою

дорожную сумку на крыльцо, ожидая, что сестра сейчас

выйдет из дома.

184

— Она с детьми ушла на речку бельё полоскать. Она и

раньше его полоскала на речке, а теперь приходится ещё и

воду носить на коромысле для бани, для стирки, для поливки

огорода.

— Не понял... А что, водопровод не работает?

— Не работает, — мать безнадёжно махнула рукой. —

Говорят, скважина засорилась, а почистить или пробурить

новую не могут. Нет денег. Председатель колхоза сказал

будто бы, что если пробурить новую скважину, то колхоз

можно распустить.

— А воду для питья тоже с речки носите?

— Нет. Для питья привозят в молоковозах, в прицепных

емкостях. Может, раз в день, может, раз в два дня.

— Я помню: раньше воду для питья брали из речки.

— Раньше только из речки и брали. А вот и наши

работники!

Снизу, со спуска к реке, из-за кустов черемухи появились

с тазиками, полными постиранного мокрого белья в руках,

Оля и Володя, племянники Виктора, обрадованно

поспешившие к нему навстречу, но замешкавшиеся в калитке

и потому незамедлительно получившие замечание от идущей

следом Лиды:

— Ну-ка, ну-ка, тише! Не уроните на землю бельё,

помощнички!

Поставив тазики на крылечко у бани, подростки

прижались к Виктору, расспрашивая о Наташе и Андрее,

своих двоюродных сестре и брате, а он, видя их

преждевременное взросление, с состраданием вспомнил, как

в прошлогодний приезд его с детьми в деревню подросток с

горечью сказал: «У вас хорошо! А у нас дома мама с папой

напьются, а потом спят или ругаются».

Между тем подошла Лида, и Виктор, оставив