o 98f6fe69ff972b4b

Затем, обращаясь к своим подданным, приказала:

— Отнесите графа в часовню и разойдитесь!

Отряд покинул замок, и на подъёмном мосту Анри

окликнул догонявший его Вальтер:

— Подожди, Анри! Подожди... Нам надо поговорить.

Анри был рад другу, благодарен ему за оказанную услугу

и не преминул сказать ему об этом:

— Спасибо тебе за помощь, Вальтер!

— Ну что ты, что ты! Для тебя — всё, что угодно. Между

тем прими мои соболезнования — ведь у тебя горе! Однако

жизнь есть жизнь, и я должен открыть тебе одну тайну, хотя,

кажется, сейчас это не ко времени, но так будет лучше и для

тебя, и для всех.

— О чём ты? В чем дело?

— Почему я так говорю? Думаю, ты обдумаешь и сам всё

поймешь. В общем, Лукреция любит тебя, любит уже давно,

с того времени, когда впервые увидела на турнирах у

графини. Она и замуж-то вышла с отчаяния, что ты затевал

свадьбу с Маргаритой. Но она чиста, как утренняя роса. Она

не подпускала графа и близко к себе.

1б2

Изумлённый Анри вспомнил слова Маргариты,

переданные ему служанкой.

— Мне кажется, — продолжал Вальтер, — ты

понимаешь, что тебе нужно жениться на ней?

— Что?! — только и смог воскликнуть Анри.

— Графиня знает обо всём и скорее всего будет

настаивать на вашей свадьбе.

— Откуда?! — поражённый Анри плохо понимал, что

говорит вагант.

— Как ты думаешь откуда?

— Это ты?! Это ты всё затеял?!

— Успокойся! Успокойся... Не надо быть таким суровым.

Жизнь — непредсказуемая штука, а я — не бог, чтобы

творить такие чудеса. Не будем лукавить: я доволен таким

оборотом дела; но, поверь, мне искренне жаль Маргариту. Я

любил её как дочь.

Анри молчал; мысли путались в голове, ему нужно было

время, чтобы во всём разобраться, но прямо обвинять

Вальтера в смерти Маргариты он не мог, потому что дорожил

его дружбой, ценил все услуги, сделанные им для него, и

верил ему.

— Да, кстати... Я почти закончил поэму об Александре

Македонском. Как-нибудь прочитаю её тебе.

Вальтер похлопал его по плечу, повернулся и исчез за

воротами. Анри задумчиво перешёл мост к яедущему его

оруженосцу; отряд был уже вдалеке, приходилось догонять

его.

Виктор снова сидел в кресле в своей маленькой квартире.

Исчезло солнечное утро в далёкой Бургундии, исчез отряд

рыцарей на пыльной её дороге, однако осталось чувство

сопричастности к происшедшей там трагедии; более того, эта

трагедия случилась не с кем-нибудь: это он был Анри, это

1б2

была его жизнь, его боль, его муки. Он не хотел возврата

сюда: ему желаннее было остаться там, однако всё было

кончено, и приходилось только сожалеть об этом. Подобный

прорыв сознания событиями прошлого происходил не

впервые, занимая какие-то моменты в его жизни, оставляя,

несмотря на это, неизгладимые впечатления, воспоминания

абсолютной достоверности происшедшего. Боль в душе

несколько ослабла, точнее, она стала спокойнее, глубже,

полнее; он поделился ею с Анри, выразив ему своё

сочувствие. Это был контакт с прошлым миром, где и

представления не имели о его возможности, но, несмотря на

то что такой контакт был односторонним, для Виктора он

являлся значимым и более чем ошутимым: это была всё же

его жизнь. Теперь он не замкнулся на своём горе, и у него

было две беды, которые нужно было пережить, дав время

созна- нию свыкнуться с новой реальностью, по-новому

оценить своё прошлое. Вместе с тем не хотелось чего-либо

предпринимать, но чтобы не оставаться в бездействии, нужно

было просто забыться. Ясно понимая, какими последствиями

это грозит для него, он пошел в магазин и вернулся вскоре с

продуктами и водкой. Потом он ходил туда ещё несколько

раз, не помня практически ничего, кроме этого, а когда

очнулся, очевидно, на пределе запоя, обнаружил рядом с

собой в постели женщину с рельефно выделявшимися в

предрассветных сумерках упругими грудями, своей формой

вместе с сосками напоминавшими шлемы русских витязей,

иногда называемых шишаками. Ещё мало понимая, что

произошло, он узнал её и успел разглядеть в правой стороне

внизу живота шрам, очевидно, от аппендицита. Сознание

было не в состоянии ответить, каким образом Инна оказалась

в его постели, однако он чувствовал эффект присутствия на

осязательном уровне: тело сохраняло память соития,

несмотря на то что разум в ней отказывал. Мутило, хотелось

пить, его била крупная дрожь — это было то, что называлось

1б2

алкогольной абстиненцией, похмельным синдромом; он знал,

что этот ад будет продолжаться минимум двое суток, но

выбор отсутствовал и приходилось терпеть и забыть о

возможности похмелиться. Освобождая затекшую руку, он

пошевелился и тем разбудил Инну, которая, вздохнув

глубоко, открыла глаза и взглянула на него, улыбаясь:

— Здравствуй, милый! Как ты себя чувствуешь?

Виктор молчал, растерянно и, очевидно, вымученно